Повесть о партизане Громове
Шрифт:
Громов порывисто шагнул к механику и, пожимая ему испачканную мазутом руку, сказал:
— Спасибо, товарищ!
Игнат Владимирович привязал мешок с частями к седлу, под прикрытием партизанского огня благополучно вернулся назад.
В это время мимо партизанских позиций ехал куда-то в ходке комиссар Романов. Рядом сидела женщина. Их "сопровождала рота "спасения революции".
Партизаны после занятия железнодорожной станции.
Громов
— Для охраны шлюх, комиссар, достаточно и одного человека. Выбирай любого, остальные со мною станцию брать будут.
Романов попытался возражать, но Громов не стал его слушать, скомандовал:
— Рота, за мной! — И вздыбил коня.
Никто не последовал за ним.
— Предупреждаю, — выкрикнул Громов, — за неисполнение приказа предам военно-полевому суду. Адъютант, передай командиру полка Голикову: обезоружить роту спасения.
Романов, ругаясь, оставил с собой четырёх человек, с остальными Громов двинулся в сторону депо. К ним присоединились другие партизаны.
К утру взаимодействием всех полков Рубцовка была очищена от белых.
Громов, организовав отправку с рубцовских складов захваченных у белых трофеев, возвращался в ставку. Недалеко от неё он встретил Макса Ламберга. Тот был взволнован.
— Товарищ Громов, мне надо несколько вам говорить, — обратился он к Игнату Владимировичу.
— Говори, друг, говори. Я слушаю. — Громов соскочил с седла и подошёл к Ламбергу.
— Я был в штаб. Ой, что там Романов делал. Ругался с Главком, кричит: зачем с Громов объединялся. Громов всех наших партизан побьёт. Надо арестовать Громова, а нет — сами партизаны его будут стрелять.
— Спасибо, Макс, — проговорил Громов. — Я учту это. А ты на всякий случай пошли ко мне для связи двух партизан и с ротой промаршируй несколько раз мимо Ставки. Понял?
— Понял.
Игнат Владимирович, стараясь успокоиться, пошёл пешком к Ставке. В помещении были лишь Мамонтов и Романов. Мамонтов что-то вычерчивал на листе пожелтевшей бумаги, Романов, поддерживая голову руками, полудремал за столом.
Громов хлопнул его по плечу, спросил:
— Ну что, комиссар армии, немного не доспали?
Романов вскинул голову, метнул сердитый взгляд на Громова и раздражённо бросил Мамонтову:
— Ты, Ефим Мефодьевич, расскажи своему комкору, как вести себя надо.
Мамонтов хитро улыбнулся, ответил:
— Ты — комиссар, вот и расскажи, а я послушаю.
— Хорошо, я скажу, — зло бросил Романов и встал из-за стола. — Хотя ты, товарищ Громов, и являешься комкором, но кто тебе дал право бить наших партизан и отбирать отвоёванное у буржуев добро? Партизаны бунтуют, требуют тебя расстрелять. И они правы, правы! Я их поддерживаю…
— О каких партизанах ты речь ведёшь? — перебил его Громов.
— Не знаешь, да? — прохрипел Романов. — Всё знаешь, только притворяешься. Валенком партизана бил, это помнишь?
— Это помню, — спокойно ответил Громов. — А ты что же, хотел, чтоб я награду ему выдал за подобные дела, — и вдруг рассердился: — Ты, комиссар, потворствуешь мародёрам, вместо того, чтобы вести с ними борьбу. Армию разлагаешь…
— А что случилось? — поинтересовался Мамонтов.
— Мы же с тобой договорились, Ефим Мефодьевич, всеми мерами бороться с грабежами,
— Слышишь, Главком, — обратился Романов к Мамонтову, — ом сам сознаётся в рукоприкладстве, не зря наши партизаны просят зашиты от него.
Мамонтов вспылил:
— Брось, комиссар, дурака валять. Партиза-аны наши, ваши… Что за делёжка. У нас единая армия. И комкор прав: мы не должны давать спуску нарушителям воинской дисциплины. Ты же, комиссар, не туда клонишь, не за те порядки борешься… Идите во 2-й полк, успокойте людей, разъясните, что мародёрство и грабёж присуши не нам, а врагам нашим, колчаковцам.
Романов, заложив руки за спину, остановился перед Мамонтовым и сказал с угрозой:
— Хорош-шо, я пойду. Но я всё расскажу партизанам. Всё… Они меня поддержат…
За окном послышалась дружная песня. Хор на венгерском языке пел "Варшавянку".
Все подошли к окну. По улице стройной колонной двигалась интернациональная рота. Впереди, на рыжем коне с белой лысинкой на лбу, ехал Макс Ламберг, рядом с ним — комиссар Андрей Ковач.
— Понятно? — сказал Громов Романову. — Партизаны за тобой не пойдут…
В октябре Красная Армия перешла в решительное наступление на Колчака и к концу месяца заняла Тобольск и Петропавловск, двинулась вдоль транссибирской магистрали, направляя свой удар на Омск — резиденцию чёрного адмирала.
Колчак понимал, что ему не удержаться на Иртышском плацдарме, и потребовал у ставки разработать план "планомерного отхода на новый рубеж", который, как он заявил, нужен на всякий случай. В Ставке долго ломали головы над планом и, наконец, решили создать оборонительные линии по реке Оби и её притокам. По мнению авторитетных колчаковских генералов "сам Всевышний создал там необходимые природные атрибуты, чтобы остановить большевистскую армию и нанести ей поражение". Но вот беда: в южной части нового плацдарма, в Алтайской губернии, хозяйничают партизаны красной банды Мамонтова. Доложили об этом адмиралу Колчаку. Он в страшном раздражении вызвал к себе главного начальника тыла генерала Матковского и, стукнув кулаком по столу, отчего разлетелась на мелкие части любимая статуэтка с изображением императорской короны, прохрипел:
— До каких пор этот унтер-офицер будет вставлять палки в колёса?
Матковский покорно склонил голову, спросил:
— Не понимаю, о ком речь, ваше превосходительство?
— О Мамонтове. Этот унтер у меня в печёнках сидит! — И адмирал выкрикнул: — Позор, генерал, позор! Какой-то поганый унтеришка только что разбил армию вашего начальника южного тылового района…
— План второго похода был разработан мной, ваше превосходительство, — осторожно заметил Матковский, — но генерал Бржезовский не сумел его осуществить.