Повесть о старых женщинах
Шрифт:
— Отчего же ты сейчас беспокоишься? — возразила Софья.
— Не могу же я взять и бросить свой дом, — обиженно ответила Констанция.
— Одного не понимаю, — сказала Софья, снова подняв глаза на Констанцию. — Зачем ты вообще живешь на Площади св. Луки?
— Должна же я где-то жить. А мне там очень нравится.
— Дым нравится? Грязь? Да и дом совсем ветхий.
— Он куда лучше всех этих новых домов у парка, — отрезала Констанция.
Она не могла слышать нелестных отзывов о своем доме. Она не признавала даже ту очевидную истину, что дом старый.
— Начать
— Ну, не знаю, не знаю! Роза, по крайней мере, об этом ни словом не обмолвилась. Хорошо тебе так говорить, Софья. Но я-то знаю Берсли лучше твоего, — в голосе Констанции снова появилась язвительная нота. — И уверяю тебя, мой дом считается не из худших.
— Да я и не спорю, не спорю. Но в другом месте тебе было бы лучше. Все так считают.
— Все? — Констанция, бросив рукоделье, подняла голову. — Кто все? Кто с тобой обо мне говорил?
— К примеру, доктор, — сказала Софья.
— Доктор Стерлинг? Мне это нравится! Он всегда твердит, что в Берсли самый здоровый климат во всей Англии. Он всегда нахваливает Берсли.
— Доктор Стерлинг считает, что тебе следует побольше ездить, а не сидеть взаперти в темном доме.
Если бы у Софьи было время подумать, она не назвала бы дом темным. Ей это могло только повредить.
— Ах вот как! — фыркнула Констанция. — Так вот, если мистер Стерлинг желает знать, мне мой темный дом очень нравится.
— Разве доктор не советовал тебе путешествовать? — настаивала Софья.
— Да, он об этом заговаривал, — неохотно признала Констанция.
— В разговоре со мной он на этом настаивал. И я намерена повторить тебе его слова.
— Пожалуйста! — любезно согласилась Констанция.
— Боюсь, ты не понимаешь, как все это серьезно, — сказала Софья. — Ты не видишь себя со стороны.
Мгновение она молчала. То, как многозначительно Констанция повторила слова «мой темный дом», вывело Софью из равновесия и заставило ее позабыть осмотрительность. Она решилась подробно пересказать Констанции свой разговор с доктором.
— Это вопрос твоего здоровья, — закончила она свою речь. — Я сочла себя обязанной серьезно с тобой поговорить и поговорила. Я надеюсь, что ты поймешь меня правильно.
— Ну разумеется! — поспешно ответила Констанция и подумала: «И трех месяцев не прошло, как мы вместе, а она уже пытается прижать меня к ногтю».
Наступило молчание. Наконец Софья сказала:
— Нет сомнения, что и ишиас, и сердцебиение у тебя от нервов. А ты не бережешь свои нервы и волнуешься по пустякам. Смена обстановки принесла бы тебе огромную пользу. Ничего другого тебе не надо. Право, согласись, Констанция, что жить в таком месте, как Площадь св. Луки, притом что ты можешь делать что хочешь и ехать куда пожелаешь, — это уж чересчур. Верно?
Констанция поджала губы и склонилась над вышивкой.
— Ну так как же? — ласково спросила Софья.
— Кое у кого душа черная, как дым в Берсли! — сказала Констанция, и Софья с удивлением увидела, что на глаза сестры накатились слезы.
— Констанция, дорогая! — спохватилась Софья.
— Ни за что! — воскликнула
Впервые за долгое время Констанция заговорила о деньгах, да еще с такой неистовой яростью. Это рассердило Софью.
— Будем считать, что ты здесь моя гостья, — надменно сказала Софья, — если тебя это так волнует.
— Ах нет! — ответила Констанция. — Да разве мне денег жалко? Нет, я не согласна.
И слезы полились ручьем.
— Я на этом настаиваю, — холодно сказала Софья. — Я говорила с тобой ради твоего же блага. Я…
— Ах, — с безнадежностью в голосе перебила ее Констанция, — ну что за деспотизм!
— Деспотизм? — воскликнула пораженная Софья. — Знаешь, Констанция, я считаю…
Софья встала и ушла к себе в комнату, где томились взаперти собаки. Они тут же выбежали на лестницу. Софью трясло от волнения. Вот что выходит, если пытаешься помочь! И это Констанция… Право же, на Констанцию это так не похоже! Какая несправедливость! И Софья не стала противиться возникшему у нее в душе ощущению несправедливости. Но внутренний голос говорил ей: «Ты все испортила. На этот раз у тебя ничего не вышло. Ты потерпела поражение. И вся ситуация недостойна тебя, недостойна вас обеих. Две пятидесятилетние женщины — и так ссорятся! Стыдно! Ты все испортила». И чтобы заглушить этот голос, Софья еще пуще растравляла в себе чувство обиды.
«Деспотизм»!
Констанция не права целиком и полностью. Разве она приводила возражения? Она просто уперлась как ослица. Как трудно и тяжело будет теперь встретиться с Констанцией после этой досадной размолвки!
Пока Софья предавалась размышлениям, дверь распахнулась, и Констанция, ничего не видя перед собой, ворвалась в комнату. Она все еще была в слезах.
— Софья! — всхлипывая, взмолилась Констанция, дрожа всем своим грузным телом. — Не убивай меня… Такая уж я — меня не изменишь. Такая уж я. Я знаю — я глупая. Но что же поделаешь!
Вид у Констанции был жалкий. Софья почувствовала, как комок подступил к горлу.
— Ну, ну, Констанция, успокойся. Я все понимаю. Не огорчайся.
Констанция, прерывисто дыша, подняла свое мокрое морщинистое лицо, и сестры поцеловались.
«Ее не изменишь», — так говорила о Констанции Софья, делая внушение Сирилу. А теперь сама она повинна в том же недомыслии, в котором упрекала племянника! Софье стало стыдно и за себя, и за Констанцию. Женщинам их возраста, безусловно, противопоказано часто устраивать такие сцены. Это унизительно. Софья была бы рада, если бы эту ссору можно было вычеркнуть из памяти, словно ее и не было. Но сестры навсегда запомнили эту размолвку. Им был преподан урок. И прежде всего — Софье. И получив этот урок, они, после подобающих церемоний, уехали из «Ратланда» и вернулись на Площадь св. Луки.