Повесть о суровом друге
Шрифт:
Около почты проходить было опасно, там стреляли: в здании засели бывшие городовые и не хотели сдаваться.
На улицах горели костры, возле них грелись красногвардейцы и проверяли у подозрительных прохожих документы.
В домах буржуев окна были закрыты ставнями, калитки заперты на замки. За высокими заборами точно вымерло все, притаились богатеи - душа в пятки ушла.
На Седьмой линии мы встретили рабочих, которые несли стулья с золочеными ножками. Илюха пощупал мягкое, обтянутое голубым шелком сиденье и спросил: «Что это?» Рабочий ответил: «Реквизиция». Илюха
Ревком разместился в доме генерала Шатохина на Пожарной площади.
Невиданное оживление царило там. Красногвардейские отряды стекались со всех концов к ревкому, шли с охотничьими ружьями, самодельными пиками, старыми винтовками. Многие были перепоясаны крест-накрест пулеметными лентами. Тут же, возле церкви, рабочие учились стрелять: щелкали затворами винтовок, прицеливались с колена, перебегали в сквере от дерева к дереву, прячась за них, как будто ловили кого.
На высоких ступеньках ревкома мы увидели механика Сиротку. Он отдавал рабочим распоряжения. Одних посылал караулить отнятый у Цыбули магазин, другим приказывал взять под охрану заводскую шахту, третьим велел раздавать бедным продукты и хлеб. Тут же на коленке он подписывал карандашом приказы.
Двое красногвардейцев с револьверами в руках провели на допрос арестованного комиссара Временного правительства - лавочника Цыбулю. Говорили, что он на своих складах облил всю пшеницу керосином, чтобы народу не досталась. А золото свое в ставке утопил.
«Лучше, - сказал, - нехай погибнут мои деньги и все богатство, чем отдавать задрипанным рабочим и крестьянам». Точь-в-точь собака на сене сам не гам и тебе не дам.
Радостно было видеть возле ревкома отряд селян под командой дедушки Карпо. Сиротка посылал селян охранять дом и все имущество капиталиста Юза.
– Помните, товарищи, - говорил им Сиротка, - законы революции суровы. Революцию могут совершать только честные люди. Солдат революции не должен поддаваться соблазну. Я уверен, что ни один из вас не запятнает себя несмываемым позором и не польстится на подлые буржуйские безделушки.
Васька смело поднялся по мраморным ступенькам широкой лестницы с красными бархатными перилами. Мы двинулись за ним. Я узнал парадное шатохинского дома: здесь когда-то сестра кадета дала мне хлеб...
– Где ревком?
– спросил Васька у рабочего, стоящего при входе с винтовкой в руках.
– А тебе зачем?
– Нужно.
– А все-таки?
Васька спокойно развернул плакат с красным рабочим и показал часовому:
– В красногвардейцы хотим записаться.
Часовой рассмеялся и, оглянувшись на своих, скомандовал:
– Эх, хлопцы, смирно-о! Красная гвардия пришла!
Все повернули головы к нам, окружили со
– Глянь, да они с саблями!
Рабочий взял меня за штанину, приподнял ее, и всем стали видны материны туфли.
– А этот, поглядите, в женских туфлях!
Васька нахмурился:
– Ладно, зубы не оскаляй.
Кто-то из красногвардейцев потянул за рубашку Илюху и спросил:
– А тебе, пацан, сколько лет?
– Двадцать пять, - выпалил Илюха.
– Не веришь? Могу на церковь перекреститься.
Красногвардейцы еще пуще развеселились.
– По шеям их отсюда!
– Пускай идут...
Молодой красногвардеец остановил Учу:
– А ты, хроменький, куда?
– Эге, - бойко ответил Уча, - я такой хроменький, что лучше тебя воевать буду.
В суматохе я проскочил мимо часового и остановился у двери с табличкой: «Председатель Военно-революционного комитета».
Я решил: пока ребята спорят, запишусь первым.
Освободив саблю от тряпок, в которые она была обернута, я подумал, что было бы неплохо выпустить из-под картуза чуб, как у казака, да чуба не было: только вчера мать ножницами остригла. Толкнув дверь, я шагнул через порог, и ноги мои подкосились: за столом сидел отец.
Рабочие толпились вокруг и слушали, как он радостно кричал в черную трубку:
– Мося, когда приехал? Что привез? Двести винтовок? Молодец!
– Увидев меня, отец удивленно поднял брови, но продолжал говорить с невидимым человеком: - Что, что? Два пулемета? Маловато, просил бы больше. Выезжай скорее, чего застрял там? Как не пропускают? Действуй по всей строгости революционных законов. Требуй, чтобы пропустили поезд. Отправляй оружие прямо к заводу, да торопись: калединцы подходят!
Отец повесил трубку на крючок желтого ящика, похожего на скворечник, взглянул на меня, хотел спросить что-то, но вошел Петя с Пастуховки и, вытянув руки по швам, отрапортовал:
– Отряд углекопов с шахты «Италия» прибыл в распоряжение революции. Имеем на вооружении десять винтовок и три нагана.
Отец выслушал рапорт, повернулся к стене, где висела карта:
– Выступай, Петя, на Смолянку, вот сюда.
– Отец ткнул пальцем в карту.
– Там калединцы захватили рудник, громят Советы... Действуй, Петрусь!
Не успела закрыться дверь, как вошел человек в матросской форме.
– Товарищ предревкома, разрешите?
– Откуда?
– спросил отец.
– Рудник «Ветка», пятьдесят семь красногвардейцев. Вооружение двадцать три винтовки, семнадцать сабель, две гранаты. Ждем приказа.
– Ты матрос?
– спросил отец.
– Черноморец, бывший шахтер, товарищ предревкома, фамилия Черновол.
– Хорошо, товарищ Черновол, присоединяйся к рабочим завода.
– Слушаюсь, товарищ предревкома!
– Матрос повернулся так лихо, что в дверях столкнулся с толстым человеком, тем самым меньшевиком, который говорил речь на маевке.
Потрясая пухлыми кулачками, он закричал:
– Гражданин Устинов, мы протестуем, нельзя допускать кровопролития!
– Кто это «мы»?
– нахмурившись, спросил отец.