Повесть о таежном следопыте
Шрифт:
Белки иногда начинали откочевывать еще летом, в июне — июле, когда нехватка кормов в тайге еще не ощущалась. Они словно предчувствовали надвигавшуюся беду. И в самом деле осенью обнаруживалось, что кормов в тайге мало. Как это могла заранее предвидеть белка, оставалось загадкой.
Однажды Капланов наблюдал переход белок в приморские дубняки. Покидая кедровые леса, они сотнями переплывали реку Санхобэ. Внезапно поднялся ветер, волны стали забивать зверьков, белки тонули. Те, что сумели переплыть реку, собрались
Если белка не уходила из малоурожайных мест, то она обычно питалась здесь грибами и молодыми побегами хвойных пород. С середины августа белка кормилась еще не совсем созревшими орехами кедра. Но при плохом урожае шишки на деревьях держались недолго. К середине осени их полностью сбивали на землю кедровки, а там орехи быстро уничтожались лесными мышами и полевками. На другой год после неурожая белки в тайге становилось мало.
В год же обильного урожая кедрового ореха шишки на деревьях иногда сохранялись до будущей осени, и тогда белка набирала силу и быстро размножалась.
Лесные пожары и обширные рубки сократили районы обитания белки.
Однако научные сотрудники выяснили, что на территории заповедника сохранились такие девственные участки тайги, где человек пока внес мало изменений, и поэтому здесь наблюдалось большое постоянство разных кормов. Эти места оказались очагами «урожая» самой белки: здесь она гнездилась и держалась в большом количестве. Салмин, который изучал белку, обнаружил, например, подобный таежный оазис в верховьях Имана.
Особая охрана и изучение таких оазисов стали одной из задач ботаников и зоологов.
Однако этого было еще мало. Даже здесь требовалась разработка и применение так называемых биотехнических мер воздействия. Многие угодья в заповеднике располагали изрядными кормовыми запасами, но животным не хватало минерального питания. Поэтому на этих благополучных участках копытные звери не держались. Зоологи и лесники создавали там искусственные солонцы — ежегодно закладывали в определенных местах обычную поваренную соль.
Иногда приходилось и более активно вмешиваться в жизнь природы.
Научные сотрудники установили, что мелкие ручьи в заповеднике почти не используются никакими промысловыми животными.
Выдра обитает в более крупных реках, колонок держится в уремах, на поймах рек, а ключи, столь многочисленные в горах Сихотэ-Алиня, все еще были никем не заняты. Эту «биологическую пустоту» мог и должен был заполнить человек.
Ценным пушным животным, приспособленным к жизни в воде и на берегах ручьев, была американская норка. Ее и выпустили в заповеднике. За это с увлечением взялся зоолог Шамыкин. Уже первые годы обитания норки показали, что она успешно приживается и быстро размножается в новых условиях.
Зоологи еще только изучали процесс акклиматизации норки, а браконьеры
Следовало заняться и черным рябчиком — дикушей. Ее можно было бы широко расселить за пределами заповедника, а может быть, и по всей Сибири. Капланов заметил, что дикуша постепенно продвигается в южные районы заповедника. Здесь она заселяла густые елово-пихтовые леса, где зимой питалась хвоей пихты.
Ее неприхотливость к корму, высокая плодовитость, выносливость к сырости, которой боятся все куриные, наконец, размеры — она в полтора раза крупнее обычного рябчика — все это говорило в пользу дикуши. Если бы дикуша распространилась в тайге, то здесь улучшились бы и кормовые условия для соболя, ведь он питался не только мышевидными грызунами, но и мелкими птицами. За черным рябчиком следовало еще понаблюдать, он жил в самых глухих таежных местах, и многое в его жизни оставалось еще невыясненным.
Все эти вопросы не раз обсуждались среди научных сотрудников заповедника.
Мнения нередко расходились: одни считали, что периодичность урожаев в тайге неизбежна и надо с этим мириться, другие были убеждены, что кормовые запасы охотничьих угодий можно улучшить.
— Сохраните кедр! Восстановите его на гарях, — возбужденно говорил на одном из научных советов приезжий пожилой ботаник, который много лет жизни посвятил изучению лесов края, — и тогда у вас будет все. Да, да, все! Потому что кедр — это основа питания большинства промысловых животных. Это вам — и кабаны, и белка, и соболь, и колонок, и медведь…
— И тигр, — уверенно подал голос Капланов из угла, куда он обычно забивался.
— Гм, гм… но почему, простите, тигр? — удивился ботаник, не уловив мысль Капланова и думая, что тот шутит, — я ведь серьезно, а вы…
— Левка решил п-перевести т-тигров на питание к-кедровыми орешками, разве вы не с-слышали? — едва сдерживая смех, заметил Салмин. — Это будет новая вегетарианская раса уссурийских т-тигров.
— Брось, Юрка, трепаться… — нехотя, словно лениво, отозвался Капланов, — как будто сами не знаете. Где кабан, там и тигр.
— Ну, тихо, тихо! — наводил порядок директор. — Шутки здесь неуместны. Пожалуйста, — обратился он к ботанику, — мы слушаем вас.
— По сравнению с другими древесными породами, — увлеченно продолжал тот, — кедр дает наибольший урожай кормовой массы. С одного дерева можно получить сто килограммов ореха и больше. В орехе — шестьдесят процентов чистого ядра. А в мякоти ядра содержание масла достигает почти шестидесяти пяти процентов. Вдумайтесь в эти цифры. Ведь это не дерево, а клад!
— Против кедра, собственно, никто не возражает, — сказал директор. — Вопрос теперь в другом — как быстрее его восстановить.