Повесть о том, как
Шрифт:
Баба Маня несла с кухни самовар. Я побежал навстречу.
– Чем займемся?
– спросил я после завтрака.
– Разрешите ответить словами Суворова,- ответил Евланя.- "Если б моя шляпа знала мои планы, я бы бросил ее в печь".
– Какими-то все подскакушками говорит,- осудила баба Маня, а сама, довольная, поглядывала на угол и разливала чай.
– Баба Маня,- отвечал на это Евланя,- выдумали глобус, появилась земля. Где моя стахановская рюмка?
– Ты хоть поешь. Ведь есть-то вино не дает. Уж пьют-то, пьют-то, что и не высказать. Вином сыт, видано ли. А ведь сытых-то нет, знаешь ли?
Я не слыхал, и она, помигивая
– Нету сытых, и никого досыта нельзя накормить. Значит, бедный говорит богатому: "Что ж ты детей плохо кормишь, все они у тебя голодные. Ну я, ладно, бедный, а тебе их не кормить от Бога грех, от людей смех". Богач прямо затрясся: "Как ты смеешь мне так говорить?"
Привел бедного к себе, при нем посадил детей за стол, стал кормить. Одно подает, другое. На передир едят. Наелись. Велит есть, еще едят. Больше не могут. Всякого сладкого наподавал, всего-всего. Пальцем в животы тычет, не продавливается. Вошь можно на животе убить. "Ну,- говорит бедному,видел?" А бедный взял из кармана горсть семянок и бросил. Дети - хвать. "Где же они наелись?" - говорит бедный. А чего-то на много чего спорили.
Посмеялись. Евланя хмыкнул и, все еще осмысливая появление в доме икон, провел по лысеющей голове.
– Истинно сказано нам, что все волосы на голове у нас сочтены. У меня так уж и считать нечего, это специально, чтоб легче считать.
Кончили самовар. Выпил чашку и Евланя. Пока баба Маня вздувала другой, вышли на крыльцо. Солнце светило, размаривало. Среди желтого поля, красноватой воды, зеленого еще ельника действительно странно выглядели удобрения, и я заметил:
– Вот за границей, там этого не увидишь. Пейзаж, кстати, у нас красивее, в нем меньше заборов, но удобрения...
– Да,- подтвердил Евланя,- это невозможно у западногерманского фермера.
– А у какого, как полагаете, возможно?
– Надо подумать о соответствии духа нации в пропорции к экономической конкуренции.
– Добавив сюда интеграцию и консолидацию базисной надстройки.
– Пожалуй что так,- согласился Евланя,- хотя и это не все значит.
– "Значит" не в смысле вводного слова "значит", но как значение, не так ли?
– О да!
И мы пошли, довольные, пить чай. За чаем вновь была беседа. Евланя искусно подводил к мысли о продолжении праздника жизни.
– Ну, куда еще,- отвлекал я.- Вовсе и от чая опузырели.
– Все туда же,- настаивал Евланя.
– Ты парню-то рассказывал о трактористе?
– спросила баба Маня.
– Баба Маня, сначала ты молчать хотела,- отговорил Евланя,- чего ты можешь мне сказать?
– Опять замолол,- огорчилась баба Маня.- Не рассказывал?
– Нет.
– Тут ведь было кладбище на взгорье. И церковь. А разъехались, да как да стали редко хоронить, кому-то и показалось, что много земли пропадает. Церковь, как стали бороться с Богом-то, дак продавали любому, кто бы захотел, на дрова. Никто не обварился. Тогда, кто его знает как, подожгли. Приехали, обследовали, что не было на месте лопаты и печи не так топили. А кладбище велели запахать. А кто будет? Никто не хотел. И ведь нашли со стороны, чужого. Он попросил две поллитры. Одну вначале выпил, до того, как запахивать, другую после. Она помолчала, долила в блюдце молока.- Ничего же все равно тут расти не стало. Скирда как раз на месте церкви. А ведь тракторист-то так и пропал.
– Куда?
– Кто его знает.
– Баба Маня,-
– У вас правда семеро детей?
Трезвея, мы переходили на "вы".
– Да,- Евланя отсел, откинулся.- Семеро. Маленькие грудь сосали, подросли - воровать научились.
Он непонятно усмехнулся, показывая, что, может, пошутил, а может, нет.
– А вот, кстати,- пора было и мне что-то рассказать.- Баба Маня, вот слушайте. Печатали одну книгу, и там была строчка: "И сказал им: "Веруйте". Вот. А наборщик одну букву перепутал, корректор, ошибки проверяет, проверяла, а ей в это время лукаво подмигнули, и пропустила. Так и напечатали. Стали читать, читают: "Воруйте".
– Тут бесы, тут ангела,- сказала баба Маня,- тут Бог, тут черт. Так и давятся. Вот тоже расскажу. Это еще когда было, когда церковь стояла Благовещенья, и я слышала про первый грех. Бог Адаму и Еве наказывал: вы с этого дерева не вкушивайте - и ушел. А леший в образе говорит: не слушайтесь. Бог боится, что вы поедите и станете богами. Они и захотели стать богами. Бог вернулся, они уже - готово - согрешили и сидят, лопухами прикрылись. Бог тогда выселил их на землю. И туда же повалились и лешие, и ангела, и черти. Так много валилось, что три дня не было видно солнца. И стали везде лешие: овинник, карманушка, банник. Посуду мыть,- оборвала она себя.
– Давайте и мы займемся делом,- предложил я.
– Ты - гость.
– Вот и хочется оставить добрую память.
– Тогда займемся дровами.
Деревенская улица была вся в траве. Перебежавшие через речку козы паслись на ней. Мы шли вдоль пустырей на месте прежних усадеб. Одна заросла лебедой, другая белой, цветущей к осени, крапивой, третья иван-чаем.
Евланя на ходу составлял букет.
– Нарвем букет на пустырях и назовем "пустырник",- сказал он.- Возьмем лебеды, крапивы и кипрея. Не хватает полыни, но она вырастет на месте очередного пустыря. Пустырник же, как известно, помогает от болезней сердца.
– Здесь?
– спросил я, показывая на избушку, следующую за пустым мостом.
– Давай уж подальше. До этой баба Маня дотащится.
Увеличивая простор скошенного поля, мы стали превращать в дрова чье-то бывшее жилье.
Работалось легко.
– Дерево беззащитно,- говорил Евланя, когда мы сели отдыхать.- Быстро портится. Ничего нет бессмертного. Я заметил, ты отдельно складываешь наличники, подзоры, деревянных коней, зачем?
– Жалко.
– Еще бы. Когда я однажды топил избой, то бросал в печь деревянные узоры, прямо как варвар. Казалось, из печи доносились стоны, и долго не мог дождаться тепла. Жалел. Сложил оставшиеся и - сказать ли, ведь удобрения были прикрыты пленкой?
– взял эту пленку и закрыл узоры. Все равно сгнили. Но ты знаешь, рядом лежал железный культиватор, он соржавел и рассыпался еще быстрее.
– Тогда что же,- сказал я.- Давай запалим костер, напечем картошки.
– Костер-то тут есть готовый,- ответил Евланя.- Вечный костер. Недалеко.
– Пойдем!
Но Евланя отнекался тем, что надо еще поработать. Раззадорившись, мы накидали целую груду тюлек.
– Ты знаешь,- сказал Евланя, подождав момента, когда пила проехала по кованому гвоздю и обеззубела,- купить дом можно только прописавшись. Не хотел тебя огорчать.
– Я и не буду покупать.- Я распрямил занемевшую спину.- Не буду. Кто знает, кто здесь жил. Ведь дом помнит хозяев и не примет меня.