Повесть о верной Аниске
Шрифт:
— Ты, видно, не здешняя? Что-то мне твоё лицо незнакомо, а я тут всех в округе знаю.
Аниска смутилась и отвечает:
— Я из дальней деревни, а здесь мимоходом.
— А из какой же ты деревни? — спрашивает старушка.
Аниска сразу не придумает, как французские деревни называются, и говорит:
— Такая деревня — небольшая. Я забыла, как называется.
— Это бывает, — говорит старушка. — Иной человек не то что деревню, а собственное имя не может вспомнить.
— Я помню, помню, — говорит Аниска. — Я хорошо помню.
А старушка опять спрашивает:
— Платье-то на тебе какое, не крестьянское?
— Какое платье? Моё?
— Вот как! — прервала старушка. — Выходит, твоему платью износа нет. Все его носили, а оно всё новое.
Вот каша сварилась. Налила старушка полную миску, — сидят едят. Старушка-то по зёрнышку клюёт, а Аниска за обе щеки уписывает. Поели они, ложки вытерли, старушка перестала улыбаться и говорит:
— А теперь отвечай мне по всей правде, сознавайся. Ты из замка убежала?
Аниска испугалась. Все слова, какие только знала, сразу перезабыла, быстро-быстро бормочет:
— Нет-нет-нет! Я не понимаю. Какой замок? Большой или маленький, синий или красный, деревянный или каменный? Я… я не убежала, не прибежала, не видела, не слышала. А ты почему догадалась?
— По всему, — говорит старушка. — Вы, молодые-то, собой гордитесь, думаете, старики все из ума повыжили. А я ещё не слепая, не глухая, я всё замечаю. Платье-то на тебе дворянское, а ты со мной на одном камушке сидела, мою ношу тащила. Это ни одна, барышня себе не позволит. Значит, платье на тебе чужое и сама ты не то, что кажешься. И к тому же ты мокрая вся. С чего бы это? Здесь поблизости нет речки, и намокнуть ты могла только в замковом рву. Как ты туда попала? Кабы по добру ушла, тебе бы опустили подъемный мост. Значит, ты тайком убежала. Сознавайся, кто ты, и какая с тобой приключилась беда?
Аниска заплакала и сказала:
— Я не здешняя, я из Киева. Злые люди хотели украсть мою княжну. Я нарочно её платье надела, они меня украли. Они меня заперли и хотели убить. Провалиться мне на месте, если я вру!
Старушка выслушала и ну смеяться! Хохочет, по бокам себя бьёт, ладонями всплёскивает, сквозь смех едва выговаривает:
— Ай, я умная, ай, я хитрая, ай, я всех вас насквозь вижу. Вы, молодые, много о себе воображаете, а я вас вокруг пальца оберну. Ой, дурочка, ах, дурочка, обмануть меня хотела, а я сразу поняла, что никакая ты не барышня, а простая девчонка. Ох, сейчас лопну от смеха!
Аниска смотрит на неё, думает:
«Вот противная старушонка! Я ей моё горе поведала, а ей смешно».
Наконец старушка перестала смеяться. Уж не трясётся, нос и рот ладонью утёрла и заговорила:
— Что же мне с тобой делать, с глупенькой, с молоденькой? Придётся мне тебя пожалеть. Так слушай же меня внимательно. Скоро ночь, а ты устала и не сможешь уйти далеко. А днём тебе тоже нельзя уйти, чтобы люди тебя не увидели. А люди по всей округе на замковой земле живут, на весь век к ней прикреплённые, и в замке наша жизнь и смерть. Кто тебя увидит, тотчас тебя схватит и в замок вернёт.
— А меня уже видели, — сказала Аниска. — Маленький Бодо и ещё парнишка на опушке. Уж они грозились.
— Это плохо, — сказала старушка. — Они хоть сами и не сумели тебя поймать, да расскажут своим отцам, матерям, и тут тебе конец придёт.
— Что же мне делать? — воскликнула Аниска.
— Придётся тебе переодеться, — сказала старушка. — Они тебя по платью запомнили, а
— Бабушка! — воскликнула Аниска. — Чем мне вам отплатить? Я-то думала, вы противная, а вы вот какая добрая!
— Эх вы, молодые, всех по внешности судите. Вот хотела бы я посмотреть, чем тебе твоя княжна за верную службу отплатит!
Глава четырнадцатая
ДВЕНАДЦАТЬ КАМЗОЛОВ
— Если будешь бережно есть, тебе на два дня хватит, а в городе другие люди накормят. В городе узнаешь, куда твоя княжна проехала и давно ли. А может быть, она тебя там дожидается, раз уж вы такие верные друзья.
Всю ночь Аниска шла, а как стало светать, устала, проголодалась. Забралась подальше в кусты, достала горшочек, развязала тряпицу.
— Я немножко съем, одну корочку. Мне подольше хватит. — Съела корочку. — Ещё одну горстку съем.
Сама не заметила, как весь горшочек очистила, донышко выскребла — пусто, ни одной крупинки не осталось. Вздохнула Аниска, зевнула разок-другой, легла на бочок и заснула. Когда солнышко закатилось, она проснулась, потянулась так сладко, что косточки хрустнули, протёрла глаза и осмотрелась кругом — куда же теперь идти? Сюда-то она в темноте шла, а ночью все кошки серы, все деревья одинаковы. Которые позади остались, а какие впереди растут — не разберёшь. Пошла она наугад, шла, шла, совсем заплуталась и попала в такую чащобу, что впереди себя на два шага не видно. И луна за облаками скрылась — ну совсем темно.
Вдруг видит Аниска — вдали светится огонёк. Она и шла на него.
Видит: это разложен костёр, над костром на верк кая коза жарится, а вокруг сидят двенадцать мужиков. Такие нечёсаные, бородой по глаза заросли, камзолы на них рваные — видно, давно они из лесу не выходили, добрым людям на глаза не показывались.
«Дровосеки, — думает Аниска. — А может быть, угольщики. Нет, у угольщиков лица почерней будут».
Подошла она к ним, поклонилась и говорит:
— Можно, я у вашего костра посижу, отдохну недолго, а вы мне объясните, правильно ли я иду в город, не заблудилась ли?
Они говорят:
— Садись. Сейчас жаркое поспеет, мы тебя угостим.
Сидят они, смотрят, как коза румянится, жир на угольях шипит.
Один из них и говорит:
— Как тебя зовут и зачем тебе надо в город?
Она отвечает:
— Зовут меня Аниска, а в городе меня подруга ждет.
Он говорит:
— А я Жано, по прозвищу Срежь-кошелёк.
Второй говорит:
— Я Жако — Трах-по-голове.
Третий говорит:
— Я Мельхиор — Нож-в-бок.