Повесть о военном детстве

Михалков Сергей Владимирович

– Будешь у меня пулеметчиком, теперь это твой пулемет, – важно сказал Вовка. – Наш отряд воюет с отрядом Генки Монахова, но у него одна мелюзга, сверчки.

Вовка закатил пулемет обратно в сарай и подпер дверь поленом.

– Завтра поставим трещотку и заберешь его домой. А пока пусть постоит здесь.

– Значит, ты здесь живешь? – огляделся я, проникаясь к Вовке невольным уважением.

– Нет, тут бабка моя живет, а наша квартира недалеко. Ну пойдем, пойдем, чего рот разинул!

И Вовка

снова зашагал вперед, то и дело поправляя матерчатую кобуру.

– Эй ты, Костыль, завтра мы тебе рога обломаем, – выкрикнул кто-то из-за сараев срывающимся голосом.

– Костылю накостыляем, Костылю накостыляем, – торопливо пропел другой голос. Третий невидимка заговорил стихами:

– Моряк с печки бряк, растянулся, как червяк!

Вовка остановился и презрительно свистнул.

– Ломала бы у вас вошь в голове! На кулачки, небось, трусите? А то выходите.

Из-за сараев не откликались, слышно было только, как зашумел под ногами песок.

Костыль молча погрозил кулаком и, широко разбрасывая ноги, двинулся дальше. Я – за ним.

Мы подошли к брусчатому, разделенному на две половины дому, Вовка поднял щепку, просунул в щель дощатых сеней, откинул крючок и рывком распахнул дверь.

– Заходи! Вот тут мы и живем с мамкой. Еще есть сеструха, шлендает где-то.

За стеной Вовкиной квартиры что-то возилось, перекатывалось и сопело.

– Филатовы там живут, семья печниковская. Ребятишек как собак у Лямбарского. Днем и ночью шебуршат, как крысы, – поморщился Вовка.

Посреди рогузинской квартиры стояла облезлая плита с почерневшим обогревателем, около нее – кровать и сундук. Кухня отгораживалась от «передней» ситцевой занавеской. Кроме сундука, лавки, стола и нескольких табуреток больше никакой мебели не было.

– Отца у тебя нет, что ли? – почему-то спросил я.

Костыль сразу как-то сник.

– Нету, – сурово сказал он, – утонул мой батька давно.

– Как утонул? – не поверил я, вспомнив, что речка в Клюке воробью по колено.

– В Байкале, как! Матросом он был. Когда корабль перевернуло волной, отец прыгнул в воду, а свой спасательный круг отдал женщинам и детям. Почти уже переплыл весь Байкал, но тут ветер переменился, и его понесло на другую сторону. Так вот и утонул…

Весь этот день я провел у Вовки-Костыля, выкраивая из подобранных им на свалке старых сапог новую кобуру. Домой пришел, когда уже стало темнеть.

Не успел сесть за стол, как кто-то тихонько постучал в окно.

– Заходите смелее, собак у нас нет! – крикнул отец.

Стук повторился. Отец распахнул дверь и, вернувшись, сказал:

– Это к тебе, иди.

Я выскочил за порог, но никого не увидел. Потом от стены отделился пацан, тихонько подошел ко мне.

– Это я, Колька Голощапов. Ну, Кунюша, помнишь! – вкрадчиво сказал он.

Только

теперь я признал в нем того губастого мальчишку, что зажилил у меня сорок копеек.

– Ну и что, что ты? – недовольно спросил я.

– Я тебе пулемет приволок. Ведь ты будешь играть в войну? Гони три рубля и забирай.

Кунюша говорил таким тоном, словно собирался подарить мне слона.

– У меня есть уже пулемет. Вовка мне свой подарил, – похвастался я. – Для чего мне второй?

– Да разве у Костыля пулемет? – загорячился Кунюша. – Таскали-таскали его по кустам, весь ободрали, да и трещотку сломали!

– И ничего он не ободранный, а совсем еще новый, – вступился я за Вовкин подарок.

– Так уж и новый. А этот прямо новехонький! – не отставал Кунюша. – Хочешь, за два с полтиной отдам?

– Ладно, кажи.

Кунюша нырнул в темноту и оттуда позвал меня.

Я подошел. Кунюша неторопливо развязал мешок, вытащил станок, ствол, щиток, соединил все вместе и торжествующе произнес:

– Во, смотри!

– А трещотки, что ли, совсем у него нет?

– Забыл взять, – почесал Кунюша в затылке. – Но я завтра же, прямо с утра и принесу.

Я посмотрел на пулемет и опешил. По его щитку наискосок шла глубокая трещина.

– Где взял? – подступил я к нему.

– Мой, сам сделал. Гад буду!

– Врешь, ты его утащил из сарая. Вон и трещина, и шуруп тот самый, и иголка заместо мушки.

– Иголка, иголка! – вдруг рассердился Кунюша. – Все они с шурупами и с иголками. Да теперь и просить будешь, не продам. Делал-делал, а он… – Кунюша обиженно шмыгнул носом и, затолкав пулемет в мешок, зашагал в темноту.

Тайное оружие

Наутро я рассказал Вовке о вчерашнем событии. Насупясь, Костыль собрал свое разношерстное войско и построил его в кустах, напротив конторы санатория.

Мне он велел встать рядом с собой.

В ломаном строю перед нами стояло восемь пацанов. Всех их я видел в первый раз, кроме Захлебыша. Кунюши среди них не было, он бежал от справедливого гнева. Хотя пулемет утром и оказался на месте, щиток у него был сломан пополам. Уже одно это свидетельствовало о преступных замыслах Кунюши, которые мне удалось сорвать.

Костыль мрачно посопел, а потом велел всем разойтись, разыскать предателя и сказать ему, чтобы он больше не попадался на глаза. А Генке Монахову передать, что сражение состоится завтра, как и условились.

К обеду Костыль сделал новый щиток, сунулся в сарай, но от пулемета и след простыл. Костыль поморгал глазами и свирепо сказал:

– Ну, подожди, Кун Иваныч, я тебе устрою трам-тарарам. Кому-то все-таки запродал мой пулемет. Может, даже Генке Монахову. Ворюга, короед проклятый!