Повесть о военном детстве
Шрифт:
Костыль ликовал.
– Ну, теперь мы из Монахова косточки вытрясем, – радостно пообещал он. – Только смотрите, ой, смотрите, не проболтайтесь!
В это время затрещали кусты и послышалось громкое сопение. Мы замерли, а Вовка-Костыль моментально содрал с себя тельняшку и накрыл готовые гранаты.
– Эй, кто там?
– Это я, Кунюша, – раздался жалобный голос, и на полянку с мешком за плечами вывалился потный Кунюша.
– Вот, командир, трофеи принес, – заискивающе сказал он. – Ты, поди, думал, что я запродал твой пулемет? А я синих
Мы ждали, что Костыль сейчас задаст ему трепку, но к общему удивлению командир великодушно похлопал Кунюшу по плечу, похвалил:
– Молодец, теперь у нас два пулемета. Завтра Генка Монахов сам приползет к нам на коленях. Ты вот лучше скажи, зачем ты наш пулемет продавал Ваське?
Кунюша озорно сверкнул глазами и искренне удивился.
– Да что ты, командир, это он сам ко мне приставал, продай да продай. Да я лучше свою рогатку задарма отдам, чем чужое взять. Гад буду, ты меня знаешь!
– Вот врун! – чуть не задохнулся я, поднимаясь с земли. Но Вовка-Костыль встал между нами и перехватил мою руку.
– Ладно, бросьте. Сегодня дрыхнуть вполглаза, завтра соберемся пораньше. Запросто выдернем Генке ноги и спички вставим. Видали, сколько у нас оружия?
Поражение
Утро выдалось жаркое, знойное. Воздух был сухой, а в небе ни тучки, ни облачка.
Небо за последние дни заметно изменилось: из голубого оно превратилось в пепельно-серое, словно вылиняло от июньского солнца. В воздухе пахло гарью; где-то в Сибири горели леса. Днем солнце было огненно-рыжим, но утром и вечером казалось малиновым шаром.
Старики предсказывали засуху и поговаривали, что пожары дойдут к до нашей тайги. Мы с тревогой и любопытством ожидали этого часа.
Однако ночью подул теплый восточный ветер и разогнал наплывшую с запада дымку. С утра заголубело небо, обещая погожий день.
Костыль лесом, за огородами, повел нас на место предстоящего сражения. Через полчаса мы вышли на полянку под высоким обрывом. Впереди было шоссе, за ним железнодорожное полотно. Налево – пригорок, за который ныряло шоссе. По нему давно никто не ездил, и оно густо поросло полынью. В трех километрах отсюда несколько лет назад сгорел мост через Зон-Клюку, и теперь в город можно было проехать только через Жипки.
Отряды Вовки Рогузина и Генки Монахова наступали и оборонялись по очереди. Об этом договорились заранее, накануне «сражения».
Место сражения выбирал тот, кто оборонялся. Эту площадку Костыль выбрал вчера, о чем через Захлебыша сообщил Генке.
– Сзади обрывистая гора, им не спрыгнуть, – рассуждал Костыль, устанавливая пулемет. Себе он взял обещанный мне новый, а мне отдал тот, который приволок Кунюша. – Спереди им не подлезть – вон какое место открытое. Два пулемета, девяносто гранат – да Генка сразу полетит отсюда вверх
И вот начался «бой». Из-за пригорка на шоссе с диким криком вдруг выбежало пять пацанов, растягиваясь в цепь. Мы с Вовкой стали неистово крутить трещотки пулеметов. «Враг» залег и стал осторожно подползать, прячась в полыни.
– Эй ты, мамсик, ты убит наповал! – возмущенно закричал кому-то Костыль. – А ты ранен.
– И ничего я не ранен, – возразил откуда-то из полыни мальчишка. – Ты меня даже не видел, ты и сейчас не знаешь где я.
И снова вся цепь, включая убитых и раненых, упрямо поползла вперед. Когда они подползли совсем близко, Костыль скомандовал бросать гранаты, которыми мы запаслись вдоволь.
– Что, съели! – ликуя заорал он, когда мальчишки, засевшие в полыни и засыпанные золой, стали чихать и плеваться. – Еще скажите спасибо, что мы к золе перцу не подмешали! Ну, теперь вы убиты? А может быть еще добавить по гранате на каждого?
«Вражеские солдаты» согласились с этим, вышли из игры и молча сели в сторонке, с завистью поглядывая на оставшихся в строю.
Теперь у Генки оставалось всего четыре воина, и песенка его была спета. Но не успел Костыль высказать эту мысль, как из-за пригорка вынырнуло какое-то чудовище и покатилось прямо на нас. Из-под огромного фанерного ящика виднелись тележечные колеса и загорелые босые ноги.
– Броневик! – изумился Вовка и заорал благим матом: – Ну, чего же ты, стреляй!
Я бешено закрутил ручку трещотки.
– А броня из пулеметов не пробивается! – крикнули насмешливо из башни. – Сдавайтесь, а то засандалим из пушки.
– Сдавайтесь! – повторил кто-то сзади. – Ну, живо!
Мы растерянно оглянулись. Позади нас, довольно ухмыляясь, стояли два чумазых пацана с деревянными винтовками и передергивали сделанные из оконных шпингалетов затворы. За их спинами раскачивались ременные вожжи, привязанные к стоящей наверху сосне.
Костыль сморщился, сплюнул и сердито поднялся.
– Ладно, ваша взяла, сдаемся. – И, обернувшись, шепнул Кунюше: – Затырь гранаты, пока не увидели, живо!
Башня в «броневике» медленно открылась и из нее вылез веснушчатый кудрявый мальчишка. Его открытое лицо приветливо улыбалось, словно он собрался нас попотчевать чаем. Конопатый нос был смешно вздернут вверх, большие уши торчали наподобие лопухов. Удивительнее всего были его глаза: пронзительно-голубые, словно их несколько дней вымачивали в подсиненной воде.
– Это Генка, – подтолкнул меня локтем Захлебыш. – Я же говорил, – проглатывая слова, затараторил он, – что Генка никогда кулака никому не показывает, а они все равно нас всегда побеждают!
Генка Монахов ловко спрыгнул на землю и радостно закричал:
– А гранатами вы нас здорово, молодцы! Из чего вы их сделали, а?
– Так мы вам и рассказали, держи карман шире, – осклабился Вовка. И, чтобы замять разговор, завистливо сказал:
– Нам бы такой броневик, мы бы вам показали!