Повесть о Зое и Шуре
Шрифт:
ГОРЕ
Однажды в конце февраля были взяты билеты в цирк. В кино, в цирк мы водили детей не часто, зато каждый такой поход был настоящим праздником.
Ребята ждали воскресного дня с нетерпением, которое ничем нельзя было укротить: они мечтали о том, как увидят дрессированную собаку, умеющую считать до десяти, как промчится по кругу тонконогий конь с крутой шеей, украшенный серебряными блестками, как ученый тюлень станет перебираться с бочки на бочку и ловить носом мяч, который кинет ему дрессировщик...
Всю
– Ты почему так рано? И почему лежишь?
– испуганно спросила я.
– Не беспокойся, пройдет. Просто неважно себя почувствовал...
Не могу сказать, чтобы меня это успокоило: я видела, что Анатолий Петрович очень бледен и как-то сразу осунулся, словно он был болен уже давно и серьезно. Зоя к Шура сидели подле и с тревогой смотрели на отца.
– Придется вам в цирк без меня пойти, - сказал он, заставляя себя улыбнуться.
– Мы без тебя не пойдем, - решительно ответила Зоя.
– Не пойдем!
– отозвался Шура.
На другой день Анатолию Петровичу стало хуже. Появилась острая боль в боку, стало лихорадить. Всегда очень сдержанный, он не жаловался, не стонал, только крепко закусил губу. Надо было пойти за врачом, но я боялась оставить мужа одного. Постучала к соседям - никто не отозвался, должно быть, вышли погулять: ведь было воскресенье. Я вернулась растерянная, не зная, как быть.
– Я пойду за доктором, - сказала вдруг Зоя, и не успела я возразить, как она уже надела пальтишко и шапку.
– Нельзя... далеко...
– с трудом проговорил Анатолий Петрович.
– Нет, пойду, я пойду... Я знаю, где он живет! Ну, пожалуйста!
– И, не дожидаясь ответа, Зоя почти скатилась о лестницы.
– Ну, пусть... девочка толковая... найдет...
– прошептал Анатолий Петрович и отвернулся к стене, чтобы скрыть серое от боли лицо.
Через час Зоя вернулась с врачом. Он осмотрел Анатолия Петровича и сказал коротко: "Заворот кишок. Немедленно в больницу. Нужна операция".
Он остался с больным, я побежала за машиной, и через полчаса Анатолия Петровича увезли. Когда его сносили вниз по лестнице, он застонал было и тотчас смолк, увидев расширенные от ужаса глаза детей.
... Операция прошла благополучно, но легче Анатолию Петровичу не стало. Всякий раз, как я входила в палату, меня больше всего пугало его безучастное лицо: слишком привыкла я к общительному, веселому характеру мужа, а теперь он лежал молчаливый, и лишь изредка приподнимал слабую, исхудалую руку, клал ее на мою и все так же молча слабо пожимал мои пальцы.
5 марта я пришла, как обычно, навестить его.
– Подождите, - сказал мне в вестибюле знакомый санитар, как-то странно взглянув на меня.
– Сейчас сестра выйдет.
– Да я к больному Космодемьянскому, - напомнила я, думая, что он меня не узнал.
– У меня постоянный пропуск.
– Сейчас, сейчас сестра выйдет, подождите, - повторил он.
Через минуту поспешно вошла сестра.
– Присядьте, пожалуйста, - сказала она, избегая моего взгляда.
И тут я поняла.
– Он умер?
– выговорила я невозможные, невероятные слова.
Сестра молча кивнула.
* * *
... Тяжело, горько терять родного человека и тогда, когда задолго до конца знаешь, что болезнь его смертельна и потеря неизбежна. Но такая внезапная, беспощадная смерть - ничего страшнее я не знаю... Неделю назад человек, никогда с детства не болевший, был полон сил, весел, жизнерадостен - и вот он в гробу, не похожий на себя, безответный, безучастный...
Дети не отходили от меня: Зоя держала за руку, Шура цеплялся за другую.
– Мама, не плачь! Мамочка, не плачь!
– повторяла Зоя, глядя на неподвижное лицо отца сухими покрасневшими глазами.
... В холодный, сумрачный день мы стояли втроем в Тимирязевском парке, ожидая моих брата и сестру: они должны были приехать на похороны. Стояли мы под каким-то высоким, по-зимнему голым деревом, нас прохватывало холодным, резким ветром, и мы чувствовали себя одинокими, осиротевшими.
Не помню, как приехали мои родные, как пережили мы до конца этот холодный, тягостный, нескончаемый день. Смутно вспоминается только, как шли на кладбище, потом как вдруг отчаянно, громко заплакала Зоя - и стук земли о крышку гроба...
БЕЗ ОТЦА
С той поры моя жизнь круто изменилась. Прежде я жила, чувствуя и зная, что рядом - дорогой, близкий человек, что я всегда могу опереться на его надежную руку. Я привыкла к этой спокойной, согревающей уверенности и даже представить себе не могла, как может быть иначе. И вдруг я осталась одна, и ответственность за судьбу наших двоих детей и за самую их жизнь безраздельно легла на мои плечи.
Шура все-таки был еще мал, и ужас случившегося не вполне дошел до его сознания. Ему словно казалось, что отец просто где-то далеко, как бывало во время прежних наших разлук, и еще вернется когда-нибудь...
Но Зоя приняла наше горе, как взрослый человек.
Она почти не заговаривала об отце. Видя, что я задумываюсь, она подходила ко мне, заглядывала в глаза и тихонько предлагала:
– Хочешь, я тебе почитаю?
Или просила:
– Расскажи что-нибудь! Как ты была маленькая...
Или просто садилась рядом и сидела молча, прижавшись к моим коленям.
Она старалась, как умела, отвлечь меня от горьких мыслей.
Но иногда по ночам я слышала, что она плачет. Я подходила, гладила ее по волосам, спрашивала тихо: