Повесть об Атлантиде и рассказы
Шрифт:
Но улыбка на лице рабочего растекалась все шире. Он хохотнул, сначала хрипло и неуверенно, потом — громче и, наконец, сорвав с головы шапку, хлопнул ею о землю.
— Почтарь, — сказал он, — это как же называется? Ты понимаешь, как это называется!
— Заказное. Тут расписаться надо, — сказал Венька на всякий случай.
— Да я кровью распишусь! — заорал Лизунов. — Ребята!.. Сестренка маленькая такая была… В сапожках еще… А мороз — термометры позамерзали! В войну еще… От поезда отстала. Мы и на радио писали. В «Комсомолку»! Как в воду… Главное, мороз, а она в сапожках… А теперь нашлась! Газета
— Ну, значит, с тебя причитается, — сказал кто-то за спиной Веньки.
Но Лизунов сейчас ничего не слышал.
— Так еще и замуж вышла! — говорил он с какой-то отчаянной радостью: — Ведь всего четыре года было… А теперь у нас в Мурманске с мужем. Вот чудачка, а!
Он сунул Веньке фотографию. Венька увидел стройную девушку в полосатом платье. Она стояла прислонившись спиной к полотну, на котором были нарисованы горы с белыми верхушками, похожие на бутылки из-под шампанского. Над горами летел самолет «ТУ», по горам скакал всадник, а у подножия горы застыл поднятый на волне океанский пароход. У девушки было испуганное лицо, словно она боялась, что всадник вдруг оживет и рубанет ее своей саблей.
Пока Венька рассматривал фотографию, из дома вышел начальник отряда.
— Пойдемте, товарищи. Пора, — сказал он. — А ты, Лизунов, что сегодня такой веселый?
— Вот, товарищ начальник, сестренка нашлась!
— Ага, — сказал начальник, — значит, с тебя сегодня причитается. — Он взглянул на Веньку. — Ты принес?
— Я.
— Молодец. Как зовут?
Венька нахмурился. Сейчас его спросят: сколько лет? В каком классе? Какие отметки? Просто удивительно, до чего одинаково думают все взрослые.
Но начальник больше ничего не стал спрашивать.
— В следующий раз обязательно мне принеси, — строго сказал он.
— Если будет, — принесу.
— А я сейчас телеграмму напишу. — Лизунов взял Веньку за плечо, повернул к себе. — Отправишь?
— Отправлю.
— Диктуй, я запишу, — сказал начальник, вынимая из планшетки блокнот.
— Значит, так… «Здравствуй, дорогая сестренка, точка».
— Точки не надо, — подсказал Венька. — Она три копейки стоит.
— Нет, пускай с точкой, как положено, — торжественно сказал Лизунов.
Когда телеграмма была написана, Лизунов протянул Веньке три рубля.
— Столько не надо, — сказал Венька. — Нужен рубль. А сдачу я принесу, если будет.
— Бери, бери. На конфеты себе оставишь. Зря, что ли, ездил!
— Нельзя, — сказал Венька. — Мы ведь все бесплатно делаем.
— Кто это «мы»?
— Весь класс. Мы договорились: пускай каждый сделает за каникулы десять полезных дел.
— И сколько ты уже сделал? — спросил начальник.
— Не знаю. Те, кто в городе разносят, они по письмам считают. У них уже больше тысячи. Да еще газеты… Они все выполнили.
— А у тебя сколько?
— Шестнадцать.
— Маловато, — начальник искоса взглянул на Веньку.
— А я виноват, что ли, — сказал Венька.
— Ну-ка иди сюда. Начальник достал из планшетки карту и разложил ее на ступеньке. — Покажи твой сегодняшний маршрут. Где ты был сначала?
— В совхозе.
На синюю гладь залива легла карандашная черта.
— Потом к нам?
— Да.
Вторая
— Потом домой?
— Домой.
Третья черта снова пересекла залив, соединив две первых.
— Километра двадцать два — двадцать три, — сказал начальник. — Сколько же ты сегодня отвез писем?
— Два.
— Так это как считается — одно дело? или полдела? или четверть?
— Не знаю, — сказал Венька. — У них мотор сломался, вот я и езжу.
Рабочие засмеялись. А Венька вдруг подумал с испугом, что шестнадцать писем — это совсем немного, и что когда осенью ребята будут на сборе рассказывать о своих делах, то ему и рассказать будет нечего.
Венька взглянул на Лизунова. Тот был занят письмом. Он перечитывал его, время от времени изумленно вздымая брови и покачивая головой. Улыбка не сходила с его лица.
Венька вздохнул, засунул поглубже в карман лизуновскую трехрублевку и побрел к подножию холма. Он поднялся уже до половины склона, когда снизу прилетел еле слышный крик Лизунова:
— Венька-а-а… будь здоров… спасибо, Венька-а-а!..
На тропе, уходящей в горы, стояли семь человек. Они махали Веньке руками.
Вечернее солнце, остывшее и усталое, медленно катилось по вершинам гряд. Синее стали горы. Кое-где с островов сползали на воду языки тумана. Но по-прежнему ложилась в след лодки огненная тропа с черными дырами воронок от весел.
А над притихшим заливом, в такт ударам весел, звучали привычные слова счета:
— Две тысячи двести пять… две тысячи двести шесть… две тысячи двести семь…
Так устроен компас
Еще в конце мая сплыла по реке последняя льдина, ослепительная, как весна. Стрелками поднялась молодая трава. Оттаяли промороженные до звона кедры. Даже вытертые ледоходом береговые кусты вдруг расцвели и зазвенели.
На земле дымятся бурые прошлогодние листья, корежатся от тепла, сворачиваются в трубки; дымятся серебристые от мха стволы, дымится опавшая хвоя. Кажется, сам воздух дымится, и под кронами елей лучи солнца протянулись голубыми столбами.
Зимой в тайге сто дорог, — иди, куда хочешь. А сейчас валежник затаился в густой траве, всякому проходящему норовит дать подножку. Луговины стали болотами, поляны — озерами. Путь по тайге извилист и труден.
Из леса на обогретую солнцем поляну вышел паренек. Поведя плечами, он поправил мешок за спиной, посмотрел назад и, мотнув головой, сплюнул. На его скуластом лице появилась гримаса неудовольствия.