Повесть-загадка Муза
Шрифт:
Муза
Инна Нюсьман
Amantes - amentes — лат. влюбленные - безумные.
Я открыла глаза и увидела белый потолок. Я вижу его каждый день. Каждое утро, проснувшись, я созерцаю его светлую чистоту, оцениваю его высоту, я душевно тянусь ввысь, но разбиваюсь о потолок, словно о непроницаемый барьер. Я поднялась с кровати и, как и тысячи раз до этого, оглядела белые стены, светлый линолеум. На прикроватной тумбочке лежат белые листы бумаги и ручки. В углу комнаты –
Вообще, я писатель. Но сегодня я не хочу писать. Нужно придать листам оттенок, одушевить их. Я оглядела ручки. Черные. По крайней мере, этот цвет одухотворен. Как же хорошо, что не бывает белых чернил! Я села на кровати, скрестив ноги «по-турецки», и положив перед собой листы. Я сделала первые неуверенные штришки. Они словно боялись улечься на бумагу. Но я налегла на ручку, и штрихи стали четче, они все более контрастировали с белизной листа. Постепенно из беспорядочных линий вынырнуло удивительное живое лицо. ЕГО лицо.
Пока я любовалась своей картиной, с тихим стуком ко мне в палату вошла медсестра. Ее халат бил по глазам. Снова эта ужасная белизна! Я поморщилась.
– Дорогая моя, пора завтракать. Я провожу Вас до столовой.
– Доброе утро, для начала! И не надо меня никуда провожать. Я здоровая женщина и полна сил. Тем более, я никому не причиню вреда.
– Вы говорите так каждое утро. Но, увы, таковы правила.
– Значит, я не пойду завтракать.
– Хотите Вы этого или нет, вы будете есть. Завтрак Вам принесут.
– А не пошли бы вы?! – яростно выкрикнула я и, схватив подушку, запустила ее в медсестру. Крепкая девушка поймала подушку:
– Если вы будете буянить, я вызову санитаров, - нейтральным голосом предупредила девушка.
– А куда же без них?! – с горечью отозвалась я внезапно севшим голосом. – Передайте доктору, что я хочу, чтобы то, что я рисую и пишу, оставалось при мне.
– Вы же знаете, что это невозможно.
– Но я так хочу! Я хочу завесить эти ужасные стены исписанными листами и рисунками. Эта комната должна быть омрачена хотя бы ими.
– У нас это не принято.
– Тогда я испишу здесь все стены. – Я встала с кровати, бережно положив портрет на постель, и подошла к противоположной стене. Черкнув ручкой по стене, я увидела лишь слабый влажный след на белоснежном кафеле.
– Вы не сможете это сделать, - прокомментировала девушка.
Как жаль, что у меня в палате нет, и не будет стремянки, чтобы влезть на нее и исполосовать потолок всевозможными узорами. Такое подобие граффити для «желтого дома». Я повернулась к медсестре:
– Тогда я испишу стены кровью.
– Вы лишь потеряете много крови и навредите своему здоровью. Но кровь потом всё равно
– Зато у меня есть колющие. – Я указала на ручку.
– Что ж, Ваше дело.
Господи! Как же мне надоели их заученные сухие фразы, постные лица, наигранное спокойствие… Сил нет…
– Позовите врача, - отрезала я. Разговор с безликой медсестрой ужасно наскучил мне.
Я снова опустилась на кровать.
Я знала, что визит врача ничего хорошего мне не принесет, но, тем не менее, слабая надежда еще теплилась в моем сердце, как догорающие красноватые угли в костре. Я ожидала снова увидеть ужасающий белый халат, но лицо… Нет, её лицо не было таким же, как у медсестры. Врач была удивительной женщиной с живыми искрящимися проницательными глазами, кривоватой улыбкой и очками на кончике носа, co светлыми волосами до плеч, всегда собранными на затылке черной заколкой с изображением совы. Я знала, что она будет, как всегда, строгой и немногословной. Однажды я написала о ней. Ведь она, несомненно, была человеком достойным пристального внимания. Врач отличалась от всего медперсонала, что-то трепетное было у нее во взгляде: нескончаемый оптимизм и желание жить, желание лечить людей. Но только я не больна. И нам с ней не по пути. Четыре месяца я твердила ей это, но она мне не верила. А она создавала впечатление такого понимающего человека! Она – профессионал и один из лучших психиатров столицы. Но она не смогла понять меня, понять то, что я здесь умираю, душа моя ссыхается, как яблоко на солнцепеке.
Я хотела бы быть больной, я бы хотела быть простой пациенткой. Всю свою жизнь я восхищалась врачами, людьми, посвятившими свою жизнь помощи людям. Они, как ангелы, должны приносить свет и тепло душам больных. Быть их спасителями в прекрасных белых одеждах. Когда в детстве мне случалось попадать в больницу, я своими огромными и наивными глазами смотрела на дядечек и тётечек в белых халатах и испытывала к ним беспредельное уважение и доверие, ждала от них помощи и была уверена, что помощь придет. И она приходила. Словно чудо…
Почему же сейчас они не могут мне помочь? Просто понять меня и отпустить на свободу. Сидеть взаперти со своими собственными мыслями и не иметь возможности выразить их, было настоящим мучением. Я, словно, та самая канарейка, которая постепенно перестанет петь, сидя в золотой клетке. Ведь есть ли смысл петь, когда тебя не слышат?
Как бы мне хотелось заглянуть в глаза другим психиатрам. Может, они смогли бы мне помочь? Не вылечить, а помочь…
Стук в дверь оборвал размеренное течение моих мыслей. Медсестра вкатила качалку с подносом в палату. На подносе был завтрак: угнетающий душу и тело постный суп, безвкусный чай, каша с маслом и кусочек ржаного хлеба.
– Да. Не богатое сегодня меню, - отозвалась я.
– Повар заболел, уж извините, работала его помощница, - ответила медсестра. – Главврач будет через несколько минут.
Девушка поставила поднос на мою прикроватную тумбочку. Зеленый цвет подноса порадовал меня. А суп даже имел слабоватый запах.
Цвет и запах пробудили во мне чувства и желание дышать. Они духовно подкормили меня, а поглощать то, что было передо мной на подносе, я не собиралась. Я буду бунтовать. С сегодняшнего дня. У них не будет выбора: или я умру с голоду, или они меня отпустят.