Повести и рассказы от разных людей
Шрифт:
Высшая математика, физика, химия, начертательная геометрия, черчение, история, английский язык, физкультура – вот, что изучали на первом семестре первого курса ЛПИ.
Занятия на первом курсе всегда начинались ровно первого сентября. Без размусоливания, без вступительных речей, а сразу и конкретно. Витя к зачетной неделе подошел, как и все, нормально. Хвостов было много, но все они были сдаваемыми. Даже по высшей математике он был в шестёрке счастливцев, кто в пятницу получил долгожданный зачет и был допущен к первому экзамену – экзамену по высшей математике.
Витя словно почувствовал засаду в черчении. Для получения зачёта с оценкой (дифференцированный зачёт) ему надо было сдать три чертежа, три формата А2 шрифтов. Препод, доцент Рябков, похожий на крокодила Гену из советского мультика про чебурашку, шапокляк и крокодила Гену, брился наголо, был спортивного телосложения и никак не дотягивал до своих 68 лет, максимум – полтос.
Витя шрифты сделал с помощью соседа, Геннадия Федосеевича, который имел прекрасные навыки по черчению и рисованию. У него был идеально ровный почерк и твёрдая рука. Окружности и прямые линии и сосед, и доцент чертили ровно, аккуратно и от руки. Чудеса? Но соседа подвела импровизация. Работая старшим инженером на одном военном заводе, сосед столько в своей жизни сделал чертежей, что такое количество никому бы и присниться не могло. Он чертил быстро, аккуратно и для него это была обычная рутина.
Когда Витя впервые пришел на консультацию в конце последней учебной недели к Рябкову, то он был на 100 % уверен в получении своей законной пятёрки. Отстояв полтора часа в очереди на право доступа к телу доцента, Витя с несказанной радостью и лучезарной улыбкой спортсмена протянул свою зачётку доценту, достал из тубуса все три чертежа и был готов продемонстрировать красивые, сделанные «под ключ» все три чертежа, все три формата А2.
– Это кто? – спросил доцент Рябков, впервые увидев студента Захарова.
– В каком смысле? – не понял вопроса Виктор.
– Ты кто такой, ковбой? – спросил Рябков и сквозь большую щель между очками и мохнатыми седыми бровями лукаво взглянул на студента, который ни разу за семестр не появился ни на семинарах, ни на консультациях преподавателя.
– Я, это самое, как его, Захаров, Виктор, – промямлил спортсмен.
– А, Захаров? Захаров, говоришь?! Это хорошо, Виктор Захаров, – Рябков внимательно стал листать сначала групповой журнал, затем свои кондуиты. – Учёт и контроль, учет и контроль! О, как! – спокойно повторил доцент. – А что пришел вдруг? А? Чего надо?
– Так ведь можно же? – неуверенно спросил Виктор. – Все ходят, и я пришел, зачет хочу получить…
– А где твоя машинка, Витя Захаров? – поинтересовался преподаватель черчения, вокруг которого столпилось 20–25 первокурсников с разных групп и разных факультетов.
Студенты жадно ловили каждое слово Рябкова, примеряя как бы чужую ситуацию на себя, поскольку история
– Какая машинка? – не понял вопроса Виктор.
– Губозакаточная, – спокойно ответил преподаватель.
– Не понял… – Виктор стоял, чуть наклонившись к Рябкову, и растерянно смотрел то в журнал, то в большую тетрадь, в которой Рябков аккуратно вёл свой «двойной» учет по каждой своей группе.
– Это я пока не понимаю, дружочек, почему ты за целый семестр не удосужил меня своим присутствием? Ни разу я тебя не видел у себя на лекциях, семинарах и на всех 8 консультациях, которые были специально для вашей группы. Ты болел? Да?
– Нет, – промямлил Виктор.
– А что тогда случилось? – не унимался Рябков. – Ты не молчи, пожалуйста, отвечай, когда я тебя спрашиваю. Посмотри, сколько вокруг тебя народу!? Поведай нам, облегчи свою душу и совесть.
– Я на соревнованиях был, и я на тренировках занимался… Не успеть было к Вам…
– А вот твой однофамилец, Слава Захаров, тоже футболист, кстати, так вот он, между прочим, уже свою четвёрку почти получил. Ты знаешь об этом?
– Что он футболист?
– Нет, что случай твой очень и очень тяжёлый…
– Почему?
– Да всё потому же, дружок, потому же… Учиться надо не через пень в колоду, а ежедневно, ровно, согласно учебному плану. Понятно?
– Понятно, – промямлил Виктор.
– Что-то я не слышу в голосе твоём былой уверенности? Испугался?
– Да нет, просто вижу, что Вы меня начинаете прессовать, – с грустью в голосе заметил Захаров.
– Ах вот оно что?! Ну, что же, похвально, похвально! Значит, ещё не всё потеряно, есть хоть какой-то шанс надежды… Ну, ладно, ступай, – и Рябков поставил в своей тетрадке точку напротив фамилии Захаров.
– Подождите! А как же мои чертежи? Вы даже на них не взглянули?! – возразил Виктор.
– А вот теперь я уже не понимаю, чего ты от меня ждёшь?
– Оценки, зачёта, – уверенно ответил Захаров.
– А, в этом смысле?! Ну, хорошо, – Рябков поставил в своей тетради напротив Захарова 5 и далее спросил, – Следующий?!
Виктор, увидевший, как доцент ставит в свою тетрадку цифру пять решил, что это – оценка по черчению.
– Вот, пожалуйста, – Виктор положил на стол перед Рябковым свою зачётную книжку.
– Что это? – сильно удивился доцент.
– Зачетка. Вы же сами мне только что поставили отлично?
– А-а-а? В этом смысле? – рассмеялся Рябков. – Нет, дружочек! Это – процент готовности, а не оценка. Понял?
– Нет, не понял, – возмутился Захаров. – Вы же даже не посмотрели на мои чертежи?!
– Ну, хорошо, хорошо, – успокоил взволнованного студента Рябков. – Давай сюда мне свои чертежи…
Виктор положил на стол свёрнутые в трубочку чертежи, которые он только что достал из тубуса и хотел было их развернуть, но доцент Рябков взял их, словно подзорную трубу, направил в сторону верхнего освещения и бегло посмотрел сквозь неё так, словно проверял на просвет.