Повести и рассказы разных лет

Конан Артур Дойль

– Как говорил испанский поэт Кальдерой?
– воскликнул я.
– Не сомневаюсь, что Вы читали строки, которые по-английски звучат следующим образом:

Молю, о дева, - разреши

Сопровождать тебя в пути.

Женщина залилась румянцем, но промолчала.

– А как же цыганские напевы и цыганские чары?
– продолжал я.

Она отвернулась, все так же храня молчание.

– Хоть я и не принадлежу к кочевому народу, - заметил я, - кое-что из цыганских песен я знаю, - тут я во весь голос напел куплет:

Колико, колико сауло вер

Апопли то фермер кер.

Сбрую у него возьми,

Мула у него сведи.

Женщина

рассмеялась, однако так ничего и не сказала в ответ. Ее поведение навело меня на мысль, что она - из тех, кто зарабатывает на жизнь предсказаниями, - наставник писал, что цыгане называют их "каркуньи".

– Ты - каркунья?
– спросил я.

Она легонько шлепнула меня по руке.

– Ну ты и бочонок с пивом, - объявила она.

Этот шлепок доставил мне удовольствие - я тут же вспомнил несравненную Беллу.

– "Ну что ж, давай, зови Верзилу Мелфорда", - произнес я, вспомнив выражение, которое, как утверждал наставник, используют цыгане для обозначения потасовки.

– Отстань ты от меня, прилипала!
– выкрикнула женщина и ударила меня во второй раз.

– Ты - милейшая женщина, - объявил я.
– Глядя на тебя, я вспомнил Грюнделлу, дочь Хьялмара, который украл у короля Исландии золотой кубок.

Казалось, мои слова ее рассердили.

– Выбирайте-ка слова, молодой человек, - в голосе ее звучало неподдельное возмущение.

– Но я же не имел в виду ничего плохого, Белла. Я просто сравнил тебя с той, о которой говорят, что глаза ее сияли, словно солнце на вершине айсберга.

Похоже, что после этого объяснения она сменила гнев на милость, потому что по лицу ее скользнула улыбка.

– Меня зовут не Белла, - пробормотала она наконец.

– А как же?

– Генриетта.

– Королевское имя!
– воскликнул я.

– Ну-ну!
– дожала плечами женщина.

– Так звали королеву, сидевшую на троне рядом с королем Карлом. Это о ней поэт Уоллер (пусть баски не слишком чтят наших поэтов, но, как бы там ни было, в Англии тоже есть стихотворцы!) сказал:

Что королевой рождена - на то Господня воля.

Мы можем это лишь признать - такая наша доля.

– Да уж!
– пожала плечами женщина.
– Чего бы вы хотели!

– А коль так, и я доказал вам, что вы - королева, вы, конечно, дадите мне чумер, - так называется поцелуй на цыганском наречии.

– Я вам сейчас в ухо дам, - заявила на это моя собеседница.

– Тогда давайте бороться, - предложил я.
– Если вы повалите меня на землю, я расплачусь за поражение, научив вас армянскому алфавиту. Как известно, любой алфавит мира свидетельствует о том, что все наши буквы произошли от греческих, Ну а если я повалю вас, вы дадите мне чумер.

Я зашел слишком далеко, - это было видно по тому, что она вскарабкалась на перелаз, притворяясь, будто хочет бежать от меня, но тут на дороге появился фургон, принадлежавший, как я обнаружил, свайнхерстскому булочнику. Лошадь - шоколадного цвета (я не знаток в мастях лошадей), была из породы тех, что можно встретить в Нью-Форесте, - ладоней пятнадцать в холке, мохнатая и норовистая. Поскольку я знаю о лошадях куда меньше наставника, мне больше нечего сказать о кобылке, впряженной в фургон, - разве что повторить: цвета она была шоколадного - ну да ни лошадь, ни ее масть не имеют ни малейшего отношения к моему повествованию. Могу лишь прибавить, что кобылку эту можно было принять либо за низкорослую лошадку, либо за пони-переростка: для лошади она была маловата, а для пони - чересчур

высока. Как бы то ни было, о лошаденке, которая не имеет ни малейшего отношения к моему приключению, я сказал вполне достаточно, и время сказать о вознице.

То был мужчина с широким румяным лицом и каштановыми бакенбардами. Этакий крепыш с квадратными плечами. Над левой бровью у него красовалась небольшая родинка. Одет он был в вельветовую куртку - и еще я обратил внимание на массивные башмаки с металлическими подковками, что стояли на облучке фургона. Притормозив свой экипаж у перелаза, где я беседовал с девицей из табора, он спросил на городской манер, не найдется ли у меня огонька, чтобы он мог раскурить трубку. Я вытащил из кармана коробок. Мужчина обмотал вожжи вокруг облучка, натянул громадные башмаки и сошел с козел. Он был здоров, как бык, - однако весьма склонен к полноте и одышке. Я решил, что вот он - удобный случай чуток побоксировать и узнать вкус дорожных приключений, столь обычных в добрые старые времена. Мне хотелось сразиться с этим человеком, а девица из табора, стоявшая рядом со мной, она будет кричать, подсказывая, когда действовать правой, а когда - левой, или, если мне не повезет, и этот мужчина в ботинках с подковками и с родинкой над левой бровью собьет меня с ног, она поможет мне подняться.

– Как вы насчет Верзилы Мелфорда?
– поинтересовался я позадиристей.

Булочник недоуменно уставился на меня и пробормотал, что по нему, так любой табачок хорош, лишь бы был.

– Когда я говорю о Верзиле Мелфорде, я вовсе не имею в виду, как вы изволили подумать, табачную смесь, - ответил я на это.
– Я имею в виду искусство и науку кулачного боя, столь почитаемые нашими предками. Недаром они избирали лучших из бойцов, этих корифеев бокса, на высшие должности в государстве - вспомните великого Галли. Среди этих молодцов были люди высочайших достоинств - достаточно назвать Тома из Херефорда, больше известного как Том Вьюн, притом что фамилия его отца, насколько мне известно, была Столп. Впрочем, это все к делу не относится, суть в другом: вам предстоит со мной сразиться, - объявил я.

Широколицый булочник, казалось, был удивлен до глубины души, так что у меня возникло подозрение, а правильно ли я понял все, что писал наставник об этих дорожных потасовках. Может, кулачные бои на большой дороге - вовсе не столь обычное дело, как мне казалось?

– Сражаться?
– пробормотал булочник.
– Чего ради?

– Это добрый английский обычай, - объяснил я.
– Мы узнаем, кто из нас чего стоит.

– Да я ж ничего против вас не имею, - пожал тот плечами.

– Я тоже, - честно признался я.
– Поэтому мы будем сражаться за любовь, - именно так это формулировалось в давние времена. Гарольд Свингисон говорит, что у датчан было принято устраивать такие поединки на секирах, об этом можно прочесть во второй из приписываемых ему рунических надписей. Так что, снимайте свою куртку - и в бой!
– с этими словами я стащил с себя пальто.

Лицо булочника раскраснелось еще больше.

– Да не собираюсь я с вами сражаться, - проворчал он.

– Еще как собираетесь, - усмехнулся я.
– А эта молодая женщина окажет вам любезность и подержит вашу куртку.

– Совсем человек рехнулся, - покачала головой Генриетта.

– В конце концов, - объявил я, - если вы не будете сражаться за любовь, вы будете сражаться за это, - с этими словами я вытащил из кармана золотой соверен.
– Ты подержишь его куртку?
– обернулся я к Генриетте.