Повести и рассказы (сборник)

Гор Геннадий Самойлович

Ланжеро купил эту ложку.

— Правда, удобная, — сказал он.

Он купил флакон одеколона и рюкзак. В рюкзак положил купленные галоши, купил клетку для птиц. Птицу он поймает.

— А я думал — сгинет эта клетка. К чему бы ее приспособить, — сказал продавец, — никто даже не спросил цены. Смешно сказать — клетка, птичья тюрьма. А на что тюрьма, когда и птиц нет певчих. Забрасывают сюда всякий сор. Я уж им писал. А ведь вот оказалась нужна.

Он подмигнул.

— Птиц будем ловить, — сказал он Ланжеро. — Петь будем.

— Будем, — согласился Ланжеро.

Ланжеро купил ночные туфли и календарь. Взял крем для обуви, щетку, маленький электрический

фонарь.

Вошел зав.

— Вот это покупатель, — сказал он, восхищенный.

Вытащил из чехла и показал Ланжеро ружье. Ланжеро поднял ружье, взвел курок и прицелился. Это было двуствольное ружье, но в середине был еще маленький стволик. Он заряжался пулей.

— Английское, по случаю, — сказал продавец, — советую.

— Сколько? — хрипло спросил Ланжеро.

— Не дорого. Отдам за девятьсот.

Денег у Ланжеро больше не осталось ни копейки.

— Может быть, возьмешь, что я набрал, обратно. Уступишь ружье.

Зав задумался.

— Хорошо, — сказал он, — бери в рассрочку. Понял? Это только для тебя делаю. Не было у нас еще такого покупателя. Неси домой.

Ланжеро связал все в один большой узел, ружье за плечи, и пошел в общежитие — домой.

Каждую вещь он трогал, примерял, пробовал, смотрел на нее и радовался, как ребенок. У каждой вещи был свой запах. Ланжеро раскрыл зонтик, примерил ночные туфли. Фонарик действовал отлично. Ланжеро радовала не столько сама вещь, сколько ее назначение — стоит нажать рычаг, и станет светло. Фонарик ворчал, как зверек. Через вещи Ланжеро узнает, как живут там, в Москве. Это же московские вещи. Зонтик, туфли, клетка. Через знакомство с этими вещами он приобретет новые привычки, приобщится к своим новым товарищам. По утрам будет чистить зубы. Почистив штиблеты, наденет костюм, подвяжет галстук, выйдет и скажет, как Прыгуновы, — ауфвидерзейн.

Лесорубы, соседи по бараку, осмотрели покупки.

— С обновкой, — говорили они. И по-мальчишески наступали на новые штиблеты, дергали Ланжеро за рукава нового костюма.

Уж на что хмурый человек Чижов, и тот развеселился вдруг.

— Костюм-то ты купил, и галстук, и все остальное. А где же нижнее белье?

— Забыл, — сказал Ланжеро.

— Деньги-то у тебя остались?

— Нет. Денег больше нет.

— На что же ты будешь жить?

Ланжеро уснул среди своих вещей крепким сном. Так он спал в детстве.

Его разбудил крик. Что-то упало.

Ланжеро вскочил.

— Сволочи! — услышал он.

Голос был знакомый — голос Воробья.

Через минуту влетел Воробей. Вместе с ним были зав и продавец из кооператива.

— Сволочи! — кричал Воробей. — От вас Николаем Романовым пахнет. За такое дело бьют морду.

Лесорубы сбежались, прибежали Кешка-моторист, Омелькин, Мишка Горбунов. Откуда-то выпрыгнули Прыгуновы.

— В чем дело, Воробей?

— Посмотрите на этих мерзавцев, — показал Воробей на зава и продавца. — Заманили Ланжеро и всучили ему все, от чего не могли избавиться три года. Недоставало, чтобы они его подпоили. Это дело судом пахнет. Я думал, что у меня в кооперативе работают комсомольцы, а там, оказывается, мошенничают купцы.

— Поосторожней на поворотах, Воробей, — сказал зав, — меня трогай, а советскую торговлю не задевай.

— Этот свой поступок ты называешь советской торговлей?

— Да он же не маленький, сам брал.

— А вы где были? Вы же комсомольцы, а не купцы.

Воробей подошел к покупкам Ланжеро и взял клетку.

— Ну зачем ему эта вещь?

— Это покупателю знать.

— Да

поймите вы, купцы, что он первый раз видит эти вещи, что завтра они ему наскучат, что в этих вопросах он ребенок… Эх, купцы вы, купцы…

Ланжеро понял, что случилось что-то неладное и что вещи у него сейчас заберут. Ему было очень жалко этих вещей.

Глава пятнадцатая

В Москве три миллиона жителей, — узнал Ланжеро.

Чтобы добраться до Москвы, много нужно пройти городов, городов тридцать — не меньше. Нужно сначала дойти до Охи-города, в Охе сесть на пароход — лодку-гору, проехать море до самого города Владивостока.

Во Владивостоке возле города стоят такие дома, не очень большие, на тяжелых колесах! Ждут. Первый дом закричит, и дома побегут, а в домах полки. Ланжеро будет лежать на полке и смотреть в окно.

Дома добегут до самой Москвы в восемь дней. У домов этих смешное название: поезд.

— Пояс? — переспрашивает Ланжеро.

— Нет, поезд, — повторяли лесорубы и смеялись.

Ланжеро узнал, что в Москве ходит полмиллиона девушек, а может, и больше. Он думал — «свою» он сразу найдет, в толпе ее отличит и подойдет к ней. А вот что скажет — он не знал. Много думал об этом, но не мог придумать. Что-нибудь да уж скажет, когда встретится, не может быть, чтобы у него не нашлось слов.

Ланжеро строгал кусок дерева, из дерева хотел сделать смешного человечка, чтобы нос был у человека, чтобы рот был у него, чтобы мог человечек сидеть или стоять, хитрого такого человечка.

— Игрушку делаешь? — сказал Воробей. — Детей нет. Кто играть будет?

— Руку испытываю. Давно из дерева ничего не делал. Я хочу сделать такого человечка, чтобы как живой был. Мне нерпу хочется из дерева вырезать. Я пень видал, очень похожий на нерпу. Иногда думаешь о чем-нибудь, мечтаешь. И вдруг захочется, что думал, из дерева вырезать или из кости. Когда я был небольшой, года четыре мне было, я себе брата из снега вылепил. Очень мне брата хотелось. Думал, брат этот мне товарищем будет. Будем вместе с ним играть. Рыбу ловить будем. Рыбу из снега вылепил. Жалко мне стало оставлять брата. Думал, ребятишки могут унести. Собаки повредить могут. Взял я брата в юрту, оставил его возле дверей. Утром проснулся. Про брата забыл. Отец говорит мне: «Вставай чай пить». Вспомнил про брата. Жалко, думаю, брат мой чай пить не может. Растает. Подошел к дверям, а брата и нет. «Где брат?» — отца спрашиваю. «Какой брат?» — «Из снега брат, я тут его вчера оставил». — «Нету брата, — отец сказал мне, — ты его пьешь. Я утром снег увидел у дверей, я его в котел бросил, вскипятил». Теперь бы я брата не оставил у дверей.

— Сделаешь нерпу, — сказал Воробей, — подари мне. Я ее сестре пошлю. Моя сестра в геологическом институте учится. Я в Москву пошлю твою нерпу.

Ланжеро вздрогнул.

— Дерево — хорошая вещь. И кость тоже, — сказал Ланжеро. — Но из дерева или кости радость трудно вырезать, горе сделать. В другой раз в тайгу выйду: снег, следов много, горностай пробежал, куропатка улетела, на горе солнце, уже другое, под снегом уже шевельнулась земля, с лиственницы упал ком снега и заблестел, точно белка прыгнула, в реке лед стал тоньше, рыбу подо льдом видно; топнул я ногой, а рыба глухая, не слышит меня; с моря подул ветер, теплый ветер, другой; пахнет ветер мхом, речными камнями, тающим снегом, — из другого края ветер, где река уже очистилась. Где-то девушка вяжет сети. Разве скажешь об этом деревьям, вырежешь это из кости? Петь надо. Петь я не умею.