Повести и рассказы
Шрифт:
Из голубой тьмы вынырнуло и стало приближаться морское дно.
Я уже почти касался его ногами, как вдруг дикая боль вошла в уши. Будто в барабанные перепонки кто-то сунул по гвоздю и, проткнув их, стал сверлить мозг. Я закричал.
– В чём дело?
– спросил Шапулин.
– Стой!
Спуск прекратили.
– В чём дело?
– Уши!..
Меня стали поднимать. Я не чувствовал ничего, креме боли в ушах. Только когда моё плечо стукнулось о дно катера, боль немного утихла.
–
– спросили по телефону.
Я молчал.
– Будете выходить?
– Повисю.
Я висел под катером, следил, как притупляется боль в ушах, и раздумывал: как надо говорить - "вишу" или "висю"?
Ни одного правила грамматики вспомнить под водой я не мог.
НАВЕРНОЕ, "ПОВИШУ".
– Давайте опускайте!
– сказал я наконец.
– Только осторожно.
Потихоньку, с остановками, меня опустили на дно.
Оно было покрыто крупной белой галькой. Кое-где среди камней росли кустики бурых водорослей. Пучеглазая камбала подплыла и легла рядом.
Она, наверно, первый раз в жизни видела человека.
Я присел на корточки, протянул руку и потрогал её. Рыбина не шевельнулась.
Я поднял бокс с фотоаппаратом, навёл его на камбалу, щёлкнул и сообразил, что не взвёл затвор.
Камбала терпеливо ждала.
Я снял её три раза подряд. Только тогда она уплыла.
ТОТ САМЫЙ ТРЕПАНГ
Кто-то схватил меня за ногу. Я вздрогнул.
Позади зелёной горой стоял Телеев. Через окошки в шлеме было видно, что он улыбается. На берегу или на катере я ни разу не видел, чтобы он улыбался, а тут под водой - пожалуйста!
Я уселся, вытянул ноги и стал фотографировать.
Я фотографировал, как работает водолаз.
Телеев брёл по дну, сильно наклонясь вперёд. Он шёл, как идут против ветра, рывками таща за собой шланг. В одной руке у него была питомза, в другой острый крюк с рукояткой - багорок.
Багорком он подбирал трепангов.
Трепангов было много. Они лежали толстые, шишковатые, припав плоскими животами ко дну.
Телеев подходил, накалывал трепанга, стряхивал его с багорка в питомзу. Мешок волочился за ним, как раздутая от проглоченной добычи змея.
Я пошёл было за Телеевым, но скоро отстал: не сразу понял, что идти надо, почти касаясь телом грунта, почти ложась и глубоко зарывая носки галош.
Каждый шаг давался мне с боя. К тому же я забыл, что меня держит на месте шланг.
– Потравить?
– спросил наконец Шапулин.
– Потрави.
Он дал шлангу слабину, и идти сразу стало легче.
Я не захватил с собой багорок и помогать Телееву не мог. Я уселся около якоря. От него отходил вверх канат. Прямо надо мной на этом канате, как дирижабль на привязи, плавал катер.
Я снял его и стал собирать
Их я зарисую на палубе сразу же, как только поднимусь. Пока они живые, пока не изменили форму и цвет.
На камнях сидело несколько бурых актиний. При моём приближении они спрятали щупальца, сжались, замерли и стали похожи на грибы.
Лиловые, с красными пятнышками морские звёзды копошились среди камней.
Из-под одной звезды торчал белый раскисший хвост полусъеденной рыбины.
Я положил в мешок звезду, актинию, несколько трепангов.
Рядом с полусъеденной рыбиной лежал на гальке ещё один трепанг. Он был, наверное, дохлый или больной - бесцветный, желтовато-серый. Я не хотел его брать, но увидел, что шишечки на его спине шевелятся.
Бросил и его в мешок.
– Поднимаем!
– сказал Шапулин.
Поднимали меня осторожно, с выдержкой.
На палубе я снял рубаху и привалился спиной к борту.
В ушах потрескивало.
Телеев был ещё на дне.
Он набрал уже третью питомзу.
Я вытряхнул содержимое своего мешка на доски.
– О, - сказал Веня, - белый трепанг!
Я удивился.
Так вот он какой, знаменитый белый трепанг!
Очень обыкновенный.
САМОЕ ВАЖНОЕ В МОРЕ
Когда мы возвращались домой, нашёл туман и закрыл берег. Через серую туманную полосу зелёным пятном пробивалась луна.
Бот шёл вдоль туманной полосы.
Мы с Телеевым сидели на палубе. Веня стоял у руля.
– Знаешь, что самое важное в море?
– спросил меня Телеев.
– Компас.
– А ещё?
– Карта.
– А если подумать?
– Мотор. Без мотора пропадёшь.
Телеев встал и запахнул ватник.
– План, - сказал он.
– Без плана не приходи домой.
Он ушёл в кубрик, оставив меня раздумывать над значением своих слов.
Не выдержав, я полез за ним.
– Так что же, - шёпотом спросил я, - получается? Ерунда? Ведь это не завод, а КАТЕР!
– Не ерунда, - ответил мне из темноты Телеев.
– На первом месте план. Дай добычу... Спать-то ты будешь?
– Посижу наверху.
Луна и туман по-прежнему красили море зеленью. Бот поскрипывал и покачивался. Он тёрся бортом о волны, и от этого по палубе растекался слабый, невнятный шум.
Мы пришли на комбинат под утро.
СВАДЬБА
В общежитии было светло, я открыл дверь и не узнал комнату.
Посреди пола чернела яма. Торчали сломанные доски, и в глубине подполья висела паутина.
Кто-то кашлянул. Я повернулся. В коридоре стояли комендант и ещё два человека. Плечистые, в свитерах с растянутыми воротами. Сразу видно водолазы.