Повести и рассказы
Шрифт:
— У вас тоже мухи? — спросил профессор, отворачиваясь от мальчишки.
— Дети, как мухам не быть? — Мурсал виновато улыбнулся. — У вас-то они откуда?
— Не в детях дело! Двор надо в чистоте содержать.
— Как его будешь содержать, когда дети? Невозможно…
— Вы всегда найдете оправдание! — Джемшидов раздраженно поморщился. — Детей воспитывать надо, а вы одно знаете — плодить! Если к порядку не приучены, конечно, чистоты не будет. Вонь — пройти невозможно.
—
Туту ханум, встревоженная, вышла на веранду: мальчик капризничает, муж начинает нервничать. Сорвала две неспелые груши, протянула Теймуру.
— Держи, детка! Только не ешь, еще не дозрели. Поиграй… Сейчас чай будем пить, конфет тебе дам!
Сказала и ушла в дом. Мальчик немедленно принялся грызть зеленую грушу, и профессор почувствовал, что давление у него подскочит, непременно подскочит.
— Как дела в Баку? — осведомился учитель Мурсал. — Что нового?
— Ничего нового нет.
— В Баку трамвай есть! — сказал мальчик.
Мурсал улыбнулся, профессор — нет.
— А когда дети приедут? — спросил Мурсал, имея в виду семью профессорского сына.
— На это лето не приедут. Бешир докторскую защищать должен.
— А как его ребятишки?
— Какие ребятишки?! У него не шестеро — одна-единственная дочка!
— Так я про нее. Единственная еще слаще!
Профессор вдруг заметил, что мальчик положил на стол обе надкушенные груши и того гляди, разревется. Не желая перебивать гостя, он промолчал, лишь раздраженно заерзал на стуле.
— Беширова докторская — событие будет в науке! — уважительно произносит Мурсал.
— Почему ты так думаешь?
— Так ведь небось учёней-то нет?
— Найдутся и поученей! — Джемшидов старательно отворачивается от мальчишки, уже начавшего всхлипывать.
— Чего ты? — удивленно спрашивает Мурсал. — Чего плачешь?
— У-yl… — весело говорит Туту ханум. — Такой большой мальчик и плачет! Ну чего ты? Ты же у нас умница!
— Почему не дашь ребенку конфет? — профессор вне себя, еще чуть и начнет кричать.
— А, он из-за конфеток? Сейчас принесу! Сейчас, деточка!
— Не хочу! — говорит мальчик и замолкает. Замолкает потому, что сам не знает, почему ревет, знает только, что не из-за конфет. Тем не менее, когда Туту ханум кладет на стол горсть конфет, он мгновенно распихивает их по карманам. Хозяйка ставит на стол чай. Таков обычай: в Бузбулаке перед едой положено выпить стакан чаю.
Мальчик теперь сидит тихо, положив руки на набитые конфетами карманы. Туту ханум возится у электрической плитки. Профессор, потирая лоб, ждет, чтобы заговорил Мурсал, но тот пока что подбирает слова.
— Ну, как дела в деревне? — не выдерживает, наконец, профессор.
— Как видите,
— Я вижу, мечеть отремонтировали.
Учитель Мурсал улыбается, потому что в этом месте никак невозможно не улыбнуться. Потому что который год, стоит им встретиться, профессор обязательно заводит разговор про мечеть. Потому что профессор Абдулали Джемшидов давно воюет с несчастной бузбулакской мечетью, и про войну эту в деревне ходят сотни различных анекдотов.
— Памятник архитектуры, профессор, приходится сохранять!
— А очаги культуры и общественной жизни не надо сохранять? Клуб того и гляди рухнет!
— Так ведь сами знаете, профессор, согласия нет. Никак не столкуешься с людьми.
— А мечеть ремонтировать — столковались?
Мурсал снова улыбается, потому что это тоже старый разговор. Потому что не кто-нибудь, а он, Мурсал, составив список, собирает по домам тридцатки на ремонтные работы. И прекрасно знает, к чему клонит профессор.
— Такого мракобесия, как здесь, нигде не встретишь! Желоба у мечети обветшали, из Армении камень везут! А дорога — сорок лет ни пройти, ни проехать — вам и дела нет! Каких-нибудь пять километров, а пока доберешься, дух вон!
— Починим, профессор, и дорогу починим… Что же делать: и мечеть наша — на произвол судьбы не бросишь.
— Чайку больше не хотите? — вежливо осведомляется Туту ханум. Забирает стаканы и, уже уходя, добавляет: — И как у тебя терпения хватает: каждый год одно и то же! Одно и то же!
— Хочешь сказать, болтовней занимаюсь? — Джемшидов злобно глядит на жену.
— А чем же еще? Заладил, как попугай: мечеть, мечеть!
Мурсалу нравится, что она так сказала, зато профессору это не по вкусу. Некоторое время собеседники молчат, думают о своем. Мальчик тоже думает о своем. Он думает, приедет ли еще та девочка в коротком платьице, будет ли бегать по улице. Пытается сопоставить услышанное: «На это лето не приедут…», «Бешир докторскую защищать должен», «у него же не шестеро — одна-единственная дочка!». Он думает о том, почему у Бешира одна дочка, а у его отца не одна…
Согласно давно заведенному порядку, к главному вопросу профессор переходит после ужина.
— Арык чистили?
— Да, профессор, чистили.
— По скольку собирали?
— Кто тридцать дал, кто пятьдесят…
— Хорошо, пусть будет пятьдесят. Конечно, я только два месяца пользуюсь, но это неважно…
— Ну что вы, профессор! Краснеть заставляете, честное слово! Будто я за этим явился…
— Конечно, не за этим, — хозяйка тут как тут, — просто мы обязаны это сделать. Вы же не миллионер какой-нибудь, семья — восемь человек.