Повести и рассказы
Шрифт:
— Как дела?
— Спасибо, нормально.
— Чего сидишь тут с утра?
— Да вот, вышел… Обалдели мы уж тут, спавши. Лично я за одну эту зиму проспал столько, что какому-нибудь проклятому капиталисту на всю жизнь хватило бы. В Баку что нового?
— Ничего… Что тут, то и там.
Вот тут Меджид очень удивился и сердито взглянул на Казима.
— Баку с нами не равняй! — твердо заявил он.
— А ты как, все в клубе?
— В клубе, — сказал Меджид, сунул руку в карман пиджака, отыскивая что-то, и добавил
— Тогда нормально.
Тщательно обследовав карман, Меджид безнадежно вздохнул и вытащил руку.
— Если копейку положить и не трогать, — сказал он со всегдашней своей усмешкой, — будет через двести лет миллион?
Меджид был все тот же. Сорок лет этот человек пьет, кормит жену и детей и не перестает шутить. Только совсем бессовестный мог бы сказать про такого — «пьяница».
— А я решил дом продать. Как думаешь, найду покупателя?
Никому, кроме Меджида, не мог бы Казим вот так, напрямую, взять и выложить сокровенное. Сказал и внимательно взглянул на него: как? Но Меджида вроде и не удивило, что Казим продает свой дом. Будто бог создал мир еще и для того, чтоб именно в этот день, в это утро Казим приехал в Бузбулак продавать свой дом…
До самого дома Барсука Мехи Меджид не промолвил ни слова, но перед самой калиткой сказал Казиму:
— Подумаешь — дом!.. Луну с неба можно продать. Покупатель всегда найдется — это ведь Бузбулак.
Что Барсук Мехи жирный, это само собой. Но Барсуком его прозвали не за толщину, а за то, что во время войны, скрываясь от мобилизации, Мехи соорудил себе в развалинах, прозванных «Совиным гнездом», нору наподобие барсучьей и укрывался в ней. По ночам он наведывался в соседние деревни и, как настоящий барсук, хватал кур, ягнят — что в руки попадет, тащил к себе в нору. И сам кормился, и семью подкармливал, и родственников. Отправили его на передовую, но война вскорости кончилась, и Мехи целым и невредимым вернулся домой.
Меджид осторожно постучал в калитку.
— Кто там? — послышался голос Мехи.
Он сидел перед большой тарелкой, куда была налита вода и что-то насыпано.
— А, Артист, здравствуй! — сказал Мехи, старательно перемешивая темную кашицу рукой. — Где ж сыскал этого беглого?
— Как где? В «Совином гнезде». Жалуется, крысы взбунтовались, пришел с тобой посоветоваться.
Мехи не обиделся.
— А чего ж не к тебе? Ты крысиный язык не хуже моего знаешь.
— Откуда? Я с ними вместе не проживал. Что это за кушанье ты изготовил?
— Кушанье-то? — Мехи снизу вверх посмотрел на него. — Не желаешь отведать? Самая еда для артистов.
Мехи перемешивал в тарелке куриный помет (скорей всего для лимона. Мехи в горшочках выращивал лимоны; желтые-желтые, они ярко сияли на деревцах).
— Вот человек… — Меджид покачал головой. — Люди пришли к тебе в дом. Хоть бы табуретку вынес.
— И правда, что
— Дело есть, вот и явился. А ты думал, с утра на морду твою барсучью полюбоваться пришел? Казим дом продает.
— Ну и что? — Мехи наконец отставил тарелку с пометом и грязным передником стал вытирать руки.
— Ты вроде зимой у Мирзы Манафа дом торговал? Не купил?
— Не купил. Ну и что?
— Так ведь не купил.
Мехи принес с айвана две табуретки и покрытый тюфячком ящик.
— Я дом не для себя торговал. Для сына. А ему не понравился, двор, говорит, маловат.
— Ну тут-то двор большой.
— Где ж большой…
— Короче, — сказал Казим, — покупаешь дом или нет?
— За этот дом тебе больше пяти кусков не взять.
Меджид хотел, было что-то сказать, но не сказал.
— Ты дело говори. Пять тысяч — не цена.
— Так я свою назвал. Назови ты свою цену. Твой товар.
— Десять! — сказал Казим. Но про себя уже решил: семь тысяч, ни меньше, ни больше.
Барсук Мехи поднялся с табуретки и протянул Казиму большую, измазанную пометом руку.
— Будь здоров, сынок. Я ведь домов не скупаю. Так просто…
Меджид опять поднял голову и взглянул на Казима. Однако на этот раз Казим ничего не понял по его взгляду.
— Семь тысяч, — сказал Казим. — И давай кончать! — Казим и правда спешил кончить это дело.
— Шесть!
— Там один двор пять тысяч стоит… — не поднимая головы, пробормотал Меджид.
— За то и беру! Что там, кроме двора? Дом допотопный стоит!
— Семь тысяч, — повторил Казим и украдкой взглянул на Меджида. Вроде, тот был согласен.
— Ладно, кладу еще пятьсот. И то потому, что ты внук Кебле Казыма. Другому кому ни за что бы поверх шести на добавил!
Казим был уже готов согласиться на эту цену, но поглядел на Меджида и понял, что надо поторговаться. Сошлись на шести тысячах семистах. Деньги Мехи должен был отдать теперь же. Меджиду, согласно договоренности, причиталось с покупателя.
Мехи запер калитку и пошел в дом. Казим и Меджид молча сидели, ждали. Мехи вернулся без денег (может, деньги спрятаны были в кармане) и заявил, что хочет получить расписку.
— Давай пиши! — он протянул Казиму ручку и тетрадку.
— А что?
Мехи сосредоточенно сдвинул брови.
— Так… Напишешь, я такой-то, сын такого-то, мне, то есть Мехтиеву Мешади Муртуз оглы, продал дом и получил с него, то есть с меня, наличными в соответствии с моим, твоим то есть собственным желанием. Свидетель — директор клуба бузбулакского сельсовета Артист Набиев Меджид Вели оглы. Оба подпишитесь. И дату внизу.
— А при чем здесь сельсовет? — раздраженно сказал Меджид. — И прозвище писать ни к чему. Имя, фамилия, и все. Отца моего не вмешивайте в это дело.