Повести и рассказы
Шрифт:
— Я тоже все истратил. Да ведь у тебя должны быть?
Клинков смущенно приблизил бумагу к глазам и сказал:
— Едва ли по этой записке отпустят.
— Почему?
— Тарелка через «ять» написана. Потом «периц» через «и». Такого перца ни в одной лавке не найдешь.
— Клинков! — сурово сказал Подходцев. — Ты что-то подозрительно завертелся! Куда ты дел деньги, а?
— Никуда. Вон они. Видишь — пять рублей.
— Так за чем же остановка?
— Видите ли, — смутился Клинков, — Я думаю, что эти деньги… я… должен… отдать… Марусе…
— Мне? — искренно удивилась Маруся. —
— Ну… ты понимаешь… по справедливости… я же тебя привел… оторвал от дела…
— И верно! — сухо сказал Подходцев. — Отдай ей.
Маруся вдруг засуетилась, сняла с себя фартук, одернула засученные рукава, схватила шляпу и стала надевать ее дрожащими руками.
— До свиданья… я пойду… я не думала, что вы так… А вы… Скверно! Стыдно вам.
— Подходцев дурак и Клинков дурак, — решительно заявил Громов. Маруся! Мы вас просим остаться. Деньги эти, конечно, пойдут на покупку ножей и прочих тарелок, и я надеюсь, что мы вместе разговеемся, мы с вами куличом, а эти два осла — сеном.
— Ура! — вскричал Клинков. — Дай я тебя поцелую.
— Отстаньте… — улыбнулась сквозь слезы огорченная гостья. — Вы лучше мне покажите, где печь куличи-то.
— О, моя путеводная звезда! Конечно, у хозяйки! У нее этакая печь есть, в которой даже нас, трех отроков, можно изжарить. Мэджи! Вашу руку, достойнейшая, — я вас провожу к хозяйке.
Когда они вышли, Громов сказал задумчиво:
— В сущности, очень порядочная девушка.
— Да… А Клинков осел.
— Конечно. Это не мешает ему быть ослом. Как ты думаешь, она не нарушит ансамбля, если мы ее попросим освятить в церкви кулич и потом разговеться с нами?
— Почему же… Ведь ты сам же говорил, что она порядочная девушка.
— А Клинков осел. Верно?
— Клинков, конечно, осел. Смотреть на него противно.
А поздно ночью, когда все трое, язвя, по обыкновению, друг друга, валялись одетые в кроватях в ожидании свяченого кулича, — кулич пришел под бодрый звон колоколов — кулич, увенчанный розаном и несомый разрумянившейся Марусей, «вторым розаном», как ее галантно назвал Клинков.
Друзья радостно вскочили и бросились к Марусе. Она степенно похристосовалась с торжественно настроенным Подходцевым и Громовым, а с Клинковым отказалась, — на том основании, что он не умеет целоваться как следует.
— Да, — хвастливо подмигнул распутный Клинков. — Мои поцелуи не для этого случая. Не для Пасхи-с! Хе-хе! Позвольте хоть ручку.
Желание его было исполнено не только Марусей, но и двумя товарищами, сунувшими ему под нос свои руки.
Этой шуткой торжественность минуты была немного нарушена, но когда уселись за стол и чокнулись вином из настоящих стаканов, заедая настоящим свяченым куличом, — снова праздничное настроение воцарилось в комнате, освещенной лучами рассвета.
— Какой шик! — воскликнул Клинков, ощупывая новенькую, накрахмаленную скатерть. — У нас совсем как в приличных буржуазных домах.
— Да… настоящая приличная чопорная семья на четыре персоны!
И все четверо серьезно кивнули головами, упустив из виду, что никогда приличная чопорная семья не допустит сидеть за одним столом с собою безработную проститутку.
Глава IX
НЕХОРОШИЙ
Это была очень печальная осень: мокрая, грязная и безденежная…
Сидя верхом на стуле, Подходцев говорил:
— Безобразие, которому имени нет. Свет изменился к худшему. Все проваливается в пропасть, народ нищает, все капиталы скопляются в руках нескольких лиц, а мы не имеем даже пяти рублей, чтобы принять и угостить как следует нашего дорогого гостя.
«Дорогой гость» Громов лежал тут же, на кровати.
Сейчас же после Пасхи — «первой буржуазной Пасхи» — как называл ее Клинков, Громов уехал на завод летним практикантом. Все лето Подходцев и Клинков вели жизнь сиротливую, унылую, забрасывали «практиканта» письмами, наполненными самыми чудовищными советами, наставлениями и указаниями по поводу ведения дел на заводе, заклинали Громова возвратиться поскорей, а в последнем письме написали, что доктора приговорили Клинкова к смерти и что приговоренный хотел бы испустить последний вздох на груди друга («Если грудь у тебя еще не стерлась от работы», — добавлял Подходцев…). Этого Громов не мог больше выдержать: ликвидировал свои заводские дела и вихрем прилетел в теплое гнездо. Случилось так, что к моменту его приезда все средства друзей пришли в упадок, и только этим можно было объяснить ту мрачную окраску, которую принял разговор. Выслушав Подходцева, Громов сделал рукой умиротворяющий жест и добродушно сказал:
— О, стоит ли обо мне так заботиться… Пара бутылок шампанского, котлетка из дичи да скромная прогулка на автомобиле — и я совершенно буду удовлетворен.
Подходцев, не слушая его, продолжал плакаться.
— Что делать? Где выход? Впереди зияющая бездна нищеты, сзади — разгул, пороки и кутежи, расстроившие мое здоровье…
— Чего ты, собственно, хочешь? — спросил его, кусая ногти, толстый Клинков.
— Я хотел бы и дальше расстраивать свое здоровье кутежами.
— Что-то теперь делает этот болван Харченко? — вспомнил Клинков.
— Ты говоришь об этом жирном пошляке Харченко?
После этого Клинков и Подходцев принялись ругать Харченко. Стоило им только вспомнить о Харченко, как они принимались его ругать. Ругать Харченко — был хороший тон компании, это был клапан, с помощью которого облегчалось всеобщее раздражение и негодование на жизнь.
— Жирная, скупая свинья!
— Богатый, толстокожий хам.
— Конечно, это ясно. Он пользуется нашим обществом бесплатно.
— Давай брать с него по пяти рублей за встречу, — предложил Клинков.
— Или лучше — полтора рубля в час. По таксе, как у посыльных.
— Это баснословно дешево. Подумать — такое общество.
— Кто Харченко? — спросил гость Громов.
— Харченко? О-о, это штука. Мы с ним за лето успели познакомиться как следует и уже хорошо изучили… Папенькин сынок, недалекий парень. Ему отец присылает триста рублей в месяц, и он проживает все это один, тайком, прячась от друзей, попивая в одиночестве дорогие ликеры, покуривая сигары и закатывая себе блестящие пиры. Он любит нас, потому что мы веселые, умные, щедрые, когда есть деньги, люди… Он частенько вползает в нашу компанию, но как только у компании деньги исчерпаны — он выползает из компании.