Повести и рассказы

Мавр Янка

Всей одежды было: две пары белья, двое брюк, две верхние рубашки, пара сапог (Мирона), пара ботинок (Виктора), кожаная куртка (Виктора), суконная свитка (Мирона), пара рваных носков (Виктора), пара портянок (Мирона) и две шапки.

Перетрясли карманы и подсчитали все свое имущество.

Виктор прежде всего схватился за табак. Сверху махорка превратилась в кашу, а от бумаги почти ничего не осталось.

— Эх, жаль добра! — вздохнул он и осторожно начал вытаскивать свое богатство. — Где теперь возьмешь?

— И хорошо! — сказал Мирон. — Может, курить отвыкнешь.

— Ну

нет, брат! Я лучше есть отвыкну.

— Для меня это было бы очень кстати, — спокойно произнес Мирон и вытащил мокрую корку хлеба.

— Хлеб? — подскочил Виктор.

— Тихо, тихо! Ты же только что говорил, что можешь не есть, лишь бы махорка была. Выбирай: или хлеб, или курево.

— Ну и лихо с тобой, не надо! — обиделся Виктор. Мирон положил сушиться свой хлеб и даже собрал все крошки.

Когда вытрясли карманы, у обоих носы опустились еще ниже. Все имущество состояло из махорки, корки хлеба, мокрой бумаги, карандаша с железным наконечником, одного носового платка, восьми рублей семидесяти четырех копеек деньгами и четырех спичек в расплющенном мокром коробке.

— Даже спичек у тебя нет, — упрекнул Мирон. — Единственный случай выпал в истории человечества, когда курильщик мог оказаться полезным для общества, — и то неудача.

— Спичек у меня хватало, да только они вместе с другими вещами хранились в походном мешке, который ты пустил по воде, — огрызнулся Виктор. — А где твой нож?

— Так ведь и он остался в мешке, — понуро ответил Мирон.

Но спорить не было времени. Друзья нашли небольшой чистый заливчик, выполоскали одежду и в четыре руки выжали так, что в ней, казалось, не только воды, но и живого места не должно было бы остаться. Развесили на солнце, а сами уселись на песок под корнями большой сосны. Жаловаться на холод еще нельзя было, однако солнце неуклонно спускалось к горизонту, а одежда сохла медленно. Бережно разложили для просушки и все остальное имущество, особенно спички.

— Тебе не приходилось пользоваться высушенными спичками? — спросил Мирон. — Горят они?

— Не приходилось.

— Вот видишь: такая простая вещь, а ты не знаешь.

— А ты?

— Так ведь я не курю.

— Это не только для курения необходимо. Эх, ты! — покачал головою Виктор. — Рассуждать только любишь…

Виктор все время искоса посматривал на хлеб. Не терпелось и Мирону. Взял он влажный кусок, разломил пополам, протянул Виктору. Съели — и еще острее почувствовали голод.

— Знал бы, что так получится, совсем не стал бы есть, — ворчал Виктор.

— Привыкай, браток, не то еще будет, — утешил его Мирон.

— Хоть бы закурить, — сказал Виктор, глядя на свою махорку.

— Обойдешься и так, — махнул рукою Мирон.

До сих пор у них не было времени задумываться о своей дальнейшей судьбе. Теперь же, когда оба сидели голышом под деревом, невольно думалось про завтрашний день.

— А что, если нам несколько дней придется бродить здесь, пока выберемся? — задумчиво произнес Виктор.

— О, это было бы огромным счастьем! — воскликнул Мирон.

— Спасибо тебе за такое счастье! —

хмыкнул Виктор. — А есть что будешь? Или решил с голоду помереть?

— Вот поэтому я и считаю счастьем проплутать несколько дней, а не недель и не месяцев, — уныло сказал Мирон.

— Можешь сказать еще — столетий, — усмехнулся Виктор.

— И это может быть, — серьезно ответил Мирон. — Наши кости могут найти и спустя несколько столетий!

— Эх ты, нытье ходячее! — поморщился Виктор. — Тебе бы на печи сидеть, а не путешествовать. Я много раз слышал, кик люди бродили в лесах, но не знаю случая, чтобы у нас в Беларуси кто-либо погиб, заблудившись в пуще. Это тебе не бразильские джунгли, не африканские леса.

— Чего ты кипятишься? Могу заверить, что я тоже не имею особенного желания тут погибнуть, — оправдывался Мирон.

— Ну, так незачем и готовиться к смерти! — отрезал Виктор.

Хотя солнце еще и светило, но уже не грело. Длинные тени протянулись от деревьев. Хлопцы почувствовали холод.

— Ничего не поделаешь, придется надевать влажное белье, — вздохнул Мирон.

— Не беда, досохнет на теле, — бодрился Виктор.

А когда оделись, он как-то нерешительно предложил:

— Может, дальше пойдем?

— Куда ты пойдешь на ночь глядя? — ответил Мирон. Даже по знакомой дороге рискованно идти в такое время. А так мы наверняка проплутаем всю ночь. Едва ли где-нибудь поблизости есть селение. Придется ночевать здесь.

За весь сегодняшний день это был первый вопрос, не вызвавший спора. Начали готовиться к ночлегу. Устроили себе логово в сухом песке между корней, нагребли сухих листьев и сучьев.

Наконец наступил самый великий, торжественный и ответственный момент — добывание огня. Сердца у друзей застучали сильнее, руки дрожали. Быть может, с таким же чувством тысячелетия назад в каком-нибудь первобытном храме люди приступали к добыванию священного огня.

— Высохли они?

Ощупали спички со всех сторон — кажется, высохли.

Чиркнул Виктор раз, другой — ничего… Только белый след остался на коробке.

— Может, плохо высохли, — грустно сказал Мирон. — Больше портить не стоит.

— Моя рубашка уже сухая, я положу их под мышки, — решил Виктор.

Так и пристроились в своем логове без огня.

II

Первая ночь. — Борьба в темноте. — Заяц, который клюется. — Последние спички. — Домой

Солнце зашло, но еще не менее часа на всем лежал сероватый сумрак. Над озером со свистом пролетали утки, спеша на ночлег. В вышине послышался журавлиный крик. Вот он крепнет, становится более отчетливым, — видно, журавли спускаются на отдых.

— Эх, вот если б какой-нибудь журавль или гусь сел мне на голову! — сказал Виктор.

— А что бы ты делал с ним без огня? — вздохнул Мирон.

— Съел бы и сырого.

Мирон перевернулся на спину, глянул на звезды. Они так красиво сияли! Ласково перешептывались вершины деревьев. Дома небось любуются чудесной весенней погодой, а они…