Повести и рассказы
Шрифт:
— За сколько?
Он пожал плечами и развел руками.
— Понимаете, нужно крутиться, чтобы жить… Если это жизнь, конечно.
Из двери вышел крупный, крепко сбитый мужчина средних лет и с бычьей шеей. Он был облачен в черный костюм, легкий плащ и черную фетровую шляпу; я успел разглядеть, что глаза у него светлые, бледно-голубые. Хомер побежал ловить для него такси, а я почтительно постоял в сторонке.
Проводив взглядом удаляющееся такси, Хомер пробормотал, что, должно быть, приятно повесить на
— Впрочем, он это может себе позволить, — добавил консьерж.
— Кто?
— Сарбайн. Это он сейчас отвалил.
Чуть подумав, я сказал, что в нашей компании не принято швырять деньги на ветер. И добавил:
— Мне придется заплатить вам из собственного кармана. Что я смогу купить вот на это?
Я извлек из бумажника и показал ему две десятки.
— И тело и душу, — ухмыльнулся Хомер, аккуратно сворачивая банкноты и пряча их в карман.
— Только давайте сразу договоримся, что все сказанное останется между нами.
— По рукам.
— Отлично. Итак, что про них известно?
— Про Сарбайнов?
— Да. Только начните с самого начала. Давно они здесь поселились?
— Да уж года с четыре… А то и пять. Нужно подумать.
— Сколько их?
— Это же все было в газетах.
— А я предпочитаю освежить память, — улыбнулся я. — Особенно, когда располагаю столь надежным источником.
— Что ж, вы за это уплатили, — пожал плечами консьерж. — Он сам, жена, повариха и горничная.
— Марк Сарбайн, Хелен Сарбайн и… Как, позабыл, зовут горничную?
— Лидия Андерсон.
— Да, верно — Лидия Андерсон. А повариху?
— Хильда какая-то. Немчура. Она уже в таком возрасте, что никого не интересует, есть у нее фамилия или нет. Вот Лидия — другое дело. Это кобылка из совсем другой конюшни.
— Белая или цветная?
— Белая, но с таким южным акцентом, что через него нужно прорубаться с помощью мачете. «Белая шваль»*) из Техаса…
— Оставьте такие ярлыки для социологов, Хомер. Значит, эта девушка из Техаса. Сколько ей лет?
— Двадцать с хвостиком. Если она положила глаз на это колье, то ей, конечно, ничего не стоило стибрить его. Только она глупа, как пробка. Такая дуреха не смогла бы провернуть эту кражу.
— А что вы можете сказать о его жене, Хомер? — полюбопытствовал я, дождавшись, пока он распахнул дверь перед очередной парой жильцов.
— Миссис Сарбайн? Это класс! Шикарная бабенка. Немного за тридцать…
— Блондинка, высоко уложенные волосы, норковые манто, бриллиантовые браслеты, рост пять футов и восемь дюймов?
— Вы ее знаете?
— Нет, но я знаю, что такое «класс», — сказал я. — Послушайте, Хомер, я прекрасно понимаю, что она к вам добра, но я только что приобрел кусок вашей души, поэтому все сказанное должно остаться между нами. Вы согласны?
— Я
— Отлично. Значит, Сарбайн уехал… А когда он возвращается?
— В четыре, в пять, в шесть… В четыре меня сменяет другой.
— А классная блондинка?
Хомер покачал головой и пробормотал, что, мол, не по душе ему такие вопросы. Это, дескать, шикарный дом, и шлюхи сюда не шастают.
— Извините, Хомер. Миссис Сарбайн.
— Как правило, она выходит из дома между полуднем и часом, а возвращается чаще тогда, когда вместо меня заступает мой сменщик. Знаете, мистер Крим, я, конечно, помогу вам, но ведь мне здесь еще работать. Дело в том, что я здесь не один; несколько парней обслуживают лифты, да и дежурных у нас несколько. Я клоню к тому, что если бы вы смогли дать мне еще десятку, я бы поделился с другими ребятами, которые могут быть вам полезны.
— Что! — негодующе воскликнул я.
Но пятерку отстегнул. Хомер проблеял, что я очень щедрый, а я спорить не стал. Что бы я выиграл, попытавшись убедить его, что я вовсе не щедр, а глуп? Достаточно того, что я и сам это знал. Оставив его выгуливать шпица, я зашагал к полицейскому участку, который располагался всего в нескольких кварталах. Там меня хорошо знали, ведь добрая четверть краж драгоценностей в Манхэттене случалась на территории именно этого участка, прозванного ньюйоркцами «золотым прямоугольником». Это район, расположенный между Центральным парком и Ист-ривер, ограниченный с севера Девяносто шестой, а с юга — Пятьдесят седьмой улицей. Здесь сосредоточена такая уйма золота и драгоценностей, что ворам, подобно опытным золотодобытчикам, остается только выбирать, где жила побогаче.
В приемной за столом дежурил сержант Адриан Келли. Посмотрев на меня без особой любви, но и без открытой враждебности, он поинтересовался, почему я появился так поздно.
— Или тебе наплевать на это колье? — спросил он.
— Когда за дело берутся такие бравые орлы, как ты, я спокоен, ответил я.
— Спасибо, Харви. Любому полицейскому приятно знать, что его ценят и любят. — Он снял трубку телефона, попросил подозвать лейтенанта Ротшильда, и доложил о моем приходе. Потом положил трубку и со вздохом сказал:
— Топай наверх. Лейтенант просто сгорает от нетерпения повидать тебя.
_______________
*)Презрительное прозвище белых бедняков из Южных штатов.
Ротшильд был маленький желчный, никогда не улыбающийся человечек лет под пятьдесят. Выглядел он всегда бесстрастным, как игрок в покер, а разговаривал резко и отрывисто.
Когда я вошел в его кабинет, Ротшильд резко спросил, почему я не постучал, а затем проехался по поводу того, что меня наверняка воспитали в конюшне, ибо только полные остолопы вламываются без стука в чужие кабинеты.