Повести и рассказы
Шрифт:
Ох, не верила она, что Сенька враз выздоровел, ох, терзалась сомнениями! И пусть бы – температура упала, бывает, но с психикой-то у мужа явно неладно…
И Сенька ее сомнений опять не опроверг.
– Вот еще, – сказал он, – будешь ты таскаться взад-вперед. Ты что, не устала, что ли? Работаешь, как клоун… Слушай, может, тебе перейти? Может, в садик к Наденьке – воспитательницей? Давай прикинем… – вошел в кухню, сел за стол.
Ирка тоже села – ноги не держали. Сказала покорно:
– Давай прикинем.
Будучи в командировке в одной
– Ваше счастье, господин.
На листке печатными буквами значилось по-английски: «Бойтесь тумана. Он не дает увидеть лица близкого вам человека».
Когда с работы вернулся муж, Алевтина Олеговна уже вчерне сметала на руках платье для невестки, оставалось только прострочить на машинке и наложить отделку. Муж оставил портфель в прихожей, сменил туфли на домашние тапочки, вошел в комнату, привычно поцеловал Алевтину Олеговну в затылок. Как клюнул.
– Все шьешь, – сказал он, констатируя увиденное. – Из Свердловска не звонили?
– Никто не звонил, – Алевтина Олеговна отложила шитье, поставив локти на стол, подперла ладонями подбородок. Следила за мужем.
Стеценко снял пиджак, повесил его на спинку стула, распустил узел галстука, пуговку на рубахе расстегнул.
– Жарко сегодня, – подошел к телевизору, ткнул кнопку.
– Не надо, – попросила Алевтина Олеговна.
– Почему? – удивился Стеценко. – Пусть гудит.
– Не надо, – повторила Алевтина Олеговна. – Там сейчас ничего интересного, а я устала. И ты устал, Саша.
– Тишина меня душит, – сообщил Стеценко, усаживаясь в кресло и укладывая ноги на пуфик. – А с чего бы ты устала, интересно? У тебя же свободный день.
– Ничего себе свободный! Одних тетрадей – гора. И платье для Симы.
– Все равно дома – не в офисе. Могла и отдохнуть, подремать…
Экран нагрелся, и на нем возник цех какого-то передового металлургического завода. Раскаленный брусок металла плыл по рольгангам, откуда-то сверху спустились железные клещи, ухватили брусок, уложили его на ровную площадку. Тут на него упала баба молота, сдавила – взлетели небольшим фейерверком огненные искры.
– Я спала, – сказала Алевтина Олеговна.
– Вот и ладушки, – обрадовался Стеценко. – И я немножко вздремну, с твоего позволения. Полчасика. Хорошо? Ты меня не трогай…
– А я сон видела, – совсем тихо добавила Алевтина Олеговна, но муж не слышал ее, он уже посапывал в кресле, а на экране телевизора герои-металлурги без устали давали стране металл.
Сон Алевтины Олеговны был неинтересен Стеценко. Она аккуратно сложила платье для Симы, спрятала его в шкаф, туда же повесила на плечиках пиджак мужа. Подошла к книжному шкафу, открыла створку, пробежала кончиками пальцев по корешкам книг, вытащила потрепанный институтский учебник по химии, машинально, не вглядываясь, перелистала его. Прислонилась лбом к жесткой полке.
– Почему я? – с тоской спросила вслух, даже не ведая, что слово в слово повторила
И словно бы кто-то тайный внутри ее пояснил:
– Потому что ты сможешь.
– Что смогу? – автоматически поинтересовалась Алевтина Олеговна и сама себе ответила: – Если бы смогла…
Тайный не подтвердил и не опроверг слов Алевтины Олеговны, да она и не ждала ничего, не верила в потусторонние голоса. Она села за письменный стол, вновь раскрыла старый учебник и стала искать указаний, как сделать «дым типа тумана» с помощью химических препаратов, имеющихся в наличии в школьной лаборатории.
Показалось или нет: стало темнее, вещи потеряли четкие очертания, словно несделанный ею туман тихонько проник в квартиру…
По всему выходит, что Алевтина Олеговна видела тот же сон, что и Сенька Пахомов? Может быть, может быть… Автор хочет обратить читательское внимание на то, что в описываемой истории вообще слишком много поворотов, одинаковых ситуаций и даже одинаково произнесенных реплик – разными, заметьте, людьми. Увы, это так…
А где, любопытно, наш молодой человек в белой куртке, непонятный молодой человек, невесть откуда взявшийся, невесть чего задумавший? Исчез, испарился – как возник. Фантом. Не личность – знак. Но знак – чего?..
Смутный персонаж, сказал бы профессор Топорин, употребив знакомый термин в неисторическом смысле.
– Дед, – спросил профессора внук Павлик, входя к нему в кабинет, – твои студенты интересуются, как ты к ним относишься?
– Переведи на общедоступный, – попросил профессор, зная склонность внука к ненужной метафоричности.
– Что ты думаешь о моем поколении?
– Я на институтском диспуте?
– Ты дома, дед. Оглядись: представители парткома, профкома, ректората и прессы отсутствуют. Говори, что хочешь.
– Ты считаешь, в присутствии указанных представителей я говорю не то, что хочу? Однако…
– Не так, дед. Ты всегда говоришь, что хочешь. Но в разных ситуациях желания у тебя разные. Ваше поколение отлично умеет управлять собственными желаниями.
– Это плохо?
– Это удобно. Безопасно.
– Напомню тебе не столько историческую, сколько бытовую закономерность: неуправляемые желания всегда ведут к катастрофе.
– Случается, житейские катастрофы приводят к душевному равновесию, к обретению себя как личности.
– Софизм, внук. Оправдание для труса, которого подобная катастрофа приводит, например, в монастырь.
– Демагогия, дед. Я имел в виду героя, которого подобная катастрофа приводит, например, на костер.
– Ты научился хорошо спорить.
– Твоя школа, дед. Но ты так и не ответил… Не управляй желаниями, костра не будет. Как, впрочем, и монастыря.
– Ты несправедлив, Павел. Я никогда не боялся костров.
– А что такое костер в наши дни? Общеинститутское собрание? Заседание парткома? Приглашение «на ковер»?.. Ты не боялся костра, потому что он тебя грел…