Повести и рассказы
Шрифт:
— Сашка! Опять к тебе!..
Но странное дело — Сашку никак не могли найти. Говорили, что только что крутился здесь. Наконец, он вышел из туалета, мрачный, пропахший табаком. Ногти у него были черные, обломанные, он был в той самой рабочей одежде, в какой его впервые увидел Колесов. Остановившись в трех метрах перед посетителями, не здороваясь с Колесовым, он уставился на Машу, как на картинку.
— Здрасьте, — сказала польщенная девочка.
Он сглотнул и кивнул. Но продолжал молчать. Наверное, не хотел оскорблять ей слух своим
— Я — Маша. А ты — Саша, я уже знаю.
У мальчика побледнело лицо от ее ласковых, шелестящих, как шелк, слов.
— Пойдемте на минуту, зайдем к Владимиру Алексеевичу, — предложил Колесов.
Директор сегодня был рад видеть его, вскочил из-за стола:
— Кофе? Чаю? Что, Сашка, совсем уходишь?
— Эк, — привычно мотнул головой очнувшийся, наконец, мальчишка. Видимо, чтобы не сглазить.
— Что так? — улыбался Найденышев.
— Присмотрится, потом сам решит… — торопясь, пояснил Колесов. — Мы-то думаем, что подружимся.
— Документы-то готовить?..
— Конечно, конечно! — пропела Маша. — Конечно!
— Я вам дам списочек. — Синещекий директор кивнул Сашке. — Иди. Переоденься. Он был на работе.
Но Сашка вдруг упрямо опять замотал головой, теперь уже глядя в пол.
— Что такое?
Из коридора подростки — они там стояли и дышали куревом — крикнули:
— Все в печке сжег.
— Одежку?! Вот те раз!.. — огорчился директор. — Зачем, Сашка? — И полез в карман. — Я тебе сейчас дам деньжат…
— Мы сами купим, — остановил его Колесов. И в который уж раз взялся за локоть мальчишки, твердый и непокорный, — и снова тот вырвался из пальцев Колесова. — Мы сами! Маша, побудьте пока с Сашей на улице… я скоро…
Ход бы верный — разве устоит мальчишка, если такая красивая девочка уводит его. Закрыв дверь, мужчины остались одни…
Вечером после ванной — в новых черных джинсах, желтой вельветовой рубашке и пестрых носках Сашка сидел в большой комнате, аккуратно поджав ноги, и слушал музыку. Рядом же сидели все Колесовы. Маша время от времени поглядывала на нового члена семьи — он ей определенно нравился. Ногти мальчик почистил, обломки срезал. Волосы у его были короткие, над ухом розовел шрам. И конечно, мальчик на все вопросы отмалчивался как мог — лишь иногда натужно и глухо бормотал «нет» или «да», «спасибо»…
Они сидел на кухне и пытались пить чай. Мальчик стеснялся звука, с которым он хлебал горячую воду. Станислав Иванович, чтобы как-то поддержать его, громко крутил ложечкой в стакане.
Когда подошло время укладываться ко сну, жена вызвала мужа на кухню, шепотом спросила:
— Куда мы его спать-то положим? В одной комнате с Машкой?
— А почему нет?
Жена молча смотрела на него.
— Он же совсем еще маленький… — успокаивал ее (и себя) Колесов. — И она… — Но поскольку Марина продолжала странно смотреть на него, развел руками. — Ну, давай в большой комнате. На диван.
Жена вздохнула. Придется на день убирать постель. И
6
Прошла неделя. Ветер-листодер тряс и раздевал деревья по городу. Близилась осень, скоро детям в школу. Колесов оформил бумаги на усыновление, и на первом же «тайном» совете у губернатора, связанном с забастовкой учителей области, его поздравили коллеги — все уже знали и одобрили поступок известного ученого.
Бледный лицом Титенко, местный «Тургенев» (в прежние годы лишь про рыбалку и красоту природы писал — безошибочный выбор!) попытался сострить:
— Ты занимаешься чем там?.. физикой твердого тела?.. Вот тебе твердое тело — характер современной молодежи!
— Нет, у него — ядерный резонанс, — уточнил банкир Малинин. — Посмотрим, какой будет резонанс со шпаной. — И лукаво подмигнул. — Зато теперь ни один фулюган доброго дяденьку не тронет — у них свое радио.
Катраев не согласился:
— Может быть, как раз наоборот. Все нищие начнут ловить за рукав… раз такой добрый… новорожденных подбрасывать…
— Вот вы все какие! — прогудел Сидоров и покровительственно положил руку на плечо Колесову. — Нет чтобы в ноги поклониться! И все телевидение задействовать! Человек не просто слова говорит, а дело делает! Это нравственно, это по нашему. А то все иностранцам, иностранцам… и алюминиевые заводы, и детей… Я решил гласно поддержать Станислава Иваныча. — И раздал всем газету коммунистов «Дочь правды», где на четвертом странице выделялись жирные черные буквы: «Русский ученый показывает пример».
На Совете обсудили положение в школах, Малинин пообещал дать кредит администрации для срочной выплаты зарплаты учителям за весну и лето, и Станислав Иванович, выбросив по дорогу газету в урну, вернулся домой.
И его вновь встретила в дверях бледная, ненакрашенная жена. В глазах стояли слезы.
— Что такое?!
— Стасик… ужас… — прошептала Марина, кивая и оглядываясь. — Ты знаешь, что они творят?
— Что?! Что?! («Курят… наркотики нюхают…» — мелькнуло в голове.)
— Они — це… целуются… сама видела.
Станислав Иванович и Марина прошли в большую комнату, прикрыли дверь.
— Ну, то, что валяются рядом на паласе… вместе телевизор смотрят ладно… будем считать — дети… но вот я иду на кухню, прислушалась — а Машка ему говорит: «Маленький мой… тебе наладят… ты будешь петь, как Леонтьев…»
— Ну и что?! Я же просил тебя найти ему логопеда.
— Погоди! И слышно, как она его чмокнула… а может, он ее. Я еще не поверила. И… а в скважину ничего не видно… Я — на балкон. Оттуда, сам знаешь, можно заглянуть в окно ее комнаты… смотрю — еще зеркало мне помогло… она обняла мальчишку, потом он ее, и так лежат, целуются. С этим «волчонком».