Повести и рассказы
Шрифт:
— Это от поцелуев, — перехватил его взгляд Саша.
— Тебя что, здесь целуют?
Мальчишка понял, что сказал что-то не то. Процедил:
— Я не даюсь. — Но что-то тоскливое, затравленное блеснуло в его глазах. И снова Колесов вспомнил: «волчонок». Есть в нем все-таки что-то дикое. Зубы не чищены, ногти запустил.
— Но ты же… мой сын? — как-то глупо пробормотал Колесов.
— А вычеркните! Это же недолго. У вас все схвачено.
— Саша, что ты такое говоришь?!
Не то, не то они говорили друг другу. Растерянный, серый Колесов подошел ближе к подростку. Саша не шевельнулся, он исподлобья смотрел куда-то мимо
— Идите. А то придет Манасян, может обидеть.
— Меня?!
Мальчик усмехнулся.
— Может быть, тебя?..
— Почему? Я работаю. Он мне комнату дал.
— А школу, значит, бросил?
— Захочу — могу отсюда ходить. Тут рядом есть.
Обиделся Саша, не хочет простить.
— А мне тебя не хватает, — тихо сказал Колесов. — Можешь верить, можешь не верить.
Мальчик молчал. И вдруг вскинулся. За спиной Колесова послышались шлепающие шаги — Колесов посторонился. Подошел сутулый, как краб, широкоплечий черноликий лет шестидесяти человек, то ли осетин, то ли армянин.
— Хорошего малчика хотите забрать? — взгляд у него был масляный, кулаки мощные. — Даже за деньги не отдадим. — И потрепал Сашку по волосам.
Станислав Иванович вдруг успокоился. Ну, не убьют же его здесь!
— А за семь лет тюрьмы отдадите? — Он снова улыбался своей радостной улыбкой.
— Почему так говоришь? — нахмурился хозяин камня и воды. Он мгновенно понял: что-то произошло с этим подростком нехорошее.
Не отвечая более ни слова, Колесов схватил приемного сына за руку и потянул к выходу.
Сейчас жесткая, как велосипедный руль, рука Саши вырвется из пальцев Колесова и — мальчик останется. Но мальчик — пошел.
Только прошептал уже в коридоре:
— А на улице холодно?
— Ботинки! — хлопнул себя по лбу Колесов. — Но ты же в тапках до машины дойдешь?!.
— У меня куртка! Я заработал! — Саша тянул куда-то в сторону. Они быстро завернули за угол, Саша ключиком отпер дверь, за которой стояли белые полиэтиленовые мешки с хлоркой и раскладушка, схватил старую кожаную куртку. Ключ отдал на выходе мужичку за столом.
— Пока! — И уже в машине, дрожа от холода или от подступившего волнения. Меня брали сторожем к миллионеру, это за городом… там телевизор и вообще… Ненавижу. Недобрые они. А весной хотел в тайгу, к егерям… чтобы люди белок не стреляли…
Они ехали, сидя на заднем сиденье служебной «Волги» Колесова. От громоздкой сашиной куртки пахло ваксой и ацетоном (наверно, как купил или подарили почистил). Мальчик шмыгал носом и кусал зубами больную губу. И почему-то валился, прижимался к Станиславу Ивановичу. И еще он, выпятив подбородок, вызывающе скалил зубы, если на остановке перед красных светофором кто-нибудь из другой машины машинально заглядывал в салон этой машины. Волчонок и волчонок.
Станислав Иванович вдруг со стыдом и удивлением признался себе, что мальчик стал чем-то неприятен ему. Сцепив пальцы, зачем-то трещит ими. Пытается ногу закинуть на ногу, хоть здесь тесно. А глаза словно стеклянные — не мигают, темные, с расширенными как в темноте зрачками. А вдруг он болен какой-нибудь недоброй болезнью? А вдруг колется или курит анашу?
Но эти «красные» правы — если ты пообещал человеку, приручил его, ты должен идти с ним до конца. Если сам себя уважаешь. Нет, нет, Станислав Иванович полюбит Сашу.
И
11
Но Станислав Иванович не знал и, конечно, даже подумать не мог, что несчастный подросток, мгновенно почувствовав страх и неприязнь к себе в семье Колесовых, на следующий же день сбежит, прихватив кеды Маши и сто рублей с телефонной тумбочки.
И снова будет объявлен розыск мальчика, на этот раз негромкий, через генерала милиции, и Катраев лично позвонит Колесову, сообщая, что его люди нашли «волчонка» в Абакане, на базаре, где Саша носит ящики азербайджанцев. И мальчик будет под конвоем возвращен приемному отцу.
И Саша будет валяться в его ногах, рыдая от стыда и унижения, и начнет снова ходить в школу… Ему по настоянию Колесова выдадут ключ от квартиры, Марина будет звать мальчика Ромашкой. И он опять сбежит, правда, ничего не взяв чужого… и потом сам вернется, приползет ночью, избитый в кровь шпаной… И снова попросит прощения.
А что случится дальше, автор не ведает. Только очень хочется верить, что вырастет хороший человек. Что добро победит зло. Слово победит Слово.
ИНОСТРАНЦЫ
1
Они уже давно ходили мимо этого нового, диковинного для здешних мест двухэтажного дома с башенкой, принюхиваясь, как волки, к чужому дыму, вечерами всматриваясь сквозь яркие щели иной раз неплотно прикрытых железных ставен и не решаясь постучаться в высокие ворота. Хозяйка мельком видела их и молчала — шмыгала взад-вперед, маленькая, невзрачнолицая, в свитере чуть не до колен, варила еду внизу, на первом этаже, взбегала по винтовой лестнице и подсаживалась к электрической швейной машине. Сын угрюмо читал книгу на английском, с ногами в кресле, накинув наушнички. Отец семейства, худоба, с длинными, чугунными от загара руками, со смешной, сизовато-рыжей бородкой на шее от уха до уха при чисто выбритом подбородке, чистил ружье или, уйдя через сени в мастерскую, точил к утренней работе ножи и стамески.
Крестовые хоромы приезжих, крепко сложенные из кедровых плах толщиной фута два каждая (более полуметра), располагались на взгорке, на самой окраине села Весы, выше плотбища, за кучей выворотней и отпиленных комлей с растопыренными корнями, напоминавших приезжим всякие сказочные чудовища… Кстати сказать, местные жители уверяли, что правильное, еще с царских времен, название села — Бесы, но в советские годы, дескать, Бесы замени ли на Весы… Когда-то большая была деревня. Теперь же оставалось тут дворов сорок, еще не разобранных на дрова, с лодками на огородах и возле калиток. Но из них изб десять заколочены наглухо, хозяева поумирали, а родственники не едут, десятка же полтора изб с досками крест-накрест на окнах оживают только летом, когда с грохотом к ним, по жаре, в клубах пыли, подкатывают на мотоциклах, а чаще на тракторах наследники, вечно пьяные краснощекие парни из райцентра или из Железногорска — порыбачить, отдохнуть до беспамятства.