Повести и рассказы
Шрифт:
В этот вечер они пели особенно хорошо. А утром — это было уже третье воскресенье — к бараку подкатил грузовик с букетиком горных гвоздик, привязанным к пробке радиатора. «Привет ударникам 15-й выемки!» — кричали белые буквы на кумачовой полосе, прибитой к борту машины. По бараку затопали сапоги, заxлoпaли двери.
— На выемку едем. Взрыв смотреть!
И Дуся проворно надела свое пестрое платье. Никогда еще она так не готовилась к свиданью, никогда еще не чувствовала такой слабости в руках. Глаза ее — большие темные тени — бродили, ничего не видя, ничего не находя, а пальцы прыгали, схватывая и отбрасывая в сторону
— Глупости оставь! — Настя вырвала у нее из рук палочку губной помады. — Беги, в машине красу свою расчешешь.
За окном раздались настойчивые гудки грузовика, и Дуся, хлопнув дверью, застучала каблучками по коридору.
«Смотри ведь, как побежала! — подумала Настя, глядя ей вслед. — Останови попробуй!»
Загрузка камер взрывчаткой шла на пятнадцатой выемке два дня. Осторожно поворачивая скрипучий ворот, рабочие опускали в колодцы тяжелые бумажные пакеты с мелинитом, трофейные авиабомбы в цементной оболочке, черные снаряды, железные баллоны с желтой, твердой, как стекло, начинкой. Гришука ходил от колодца к колодцу, записывал вес зарядов, давал короткие указания.
— Вот эту дуру еще опустите сюда, и хватит.
Утром в воскресенье, когда все камеры были загружены до половины, приехал Снарский. Он ничего не сказал — сел на камень и стал наблюдать краем глаза за бригадиром.
— Опять экзамен, — весело шепнул Гришука Тимофею.
Вдвоем с машинистом они размотали на площадке бухточку мутного, как янтарь, детонирующего шнура. Гришука опустился в каждый из шестнадцати колодцев, зарыл в мелинит боевики, вывел концы шнура наружу и связал их. Когда все было закончено, Снарский прошелся по шнуру от колодца к колодцу.
— Машинист помогал, изъяна быть не должно, — приговаривал он. — Взорвутся все камеры, как одна. Это точно. Что скажешь, машинист? — он неожиданно повернул к Тимофею усатое, худое, с коричневым блеском на скулах лицо. — Нравится тебе у нас? Тебе теперь только экзамен сдать и будешь взрывником!
Тимофей, голый по пояс, посмотрел на него сверху детскими добрыми глазами. Ничего не сказал.
— Знаю, знаю, о чем думаешь, — сердито пробасил Снарский и умолк, глядя мимо Тимофея. — Не хочет к нам, — сказал он Гришуке и опять умолк. — Давно работаешь на экскаваторе? — вдруг спросил он машиниста. — Пять лет? Да-а. Жаль, что ты не попался мне пять лет назад. Был бы ты у меня бригадиром, Тимошка. Ладно, не тужи. Сегодня мы расчистим дорогу твоему коню. Рой землю, нас не забывай. Наши дорожки еще сойдутся. Где-нибудь в Каракумах! Смотри, если оплошаешь! — он показал Тимофею кулак. — Гришука! Я поехал. Заваливайте камеры. Приеду через три часа.
И опять заскрипели все шестнадцать воротов. Через час Гришука подошел к одному из колодцев и, махнув тетрадкой, солидно сказал:
— Здесь достаточно. Разбирайте ворот.
Могучий Бейшеке присел, пролез плечом под ворот и, приподняв, вытащил обе его деревянные ноги из камней. Тут же он сделал неловкий шаг, и большой кусок гранита, как живой, сполз и полетел в черную дыру колодца. Металлическое «чик» донеслось снизу.
— Осторожнее, хлопцы, надо, — тихо заметил Гришука. Наклонился, стал смотреть в темный квадратный зев. — Нельзя, Бейшеке, камни туда кидать, — наставительно сказал он, не глядя на Тончулукова, который так и стоял перед колодцем с воротом на плече, не замечая его тяжести. —
Он заглянул еще раз в колодец и пошел по площадке. Когда он скрылся за камнями, Бейшеке сбросил ворот и полез в карман своих нагольных овчинных штанов.
— Опасная работа, — сказал он, вздыхая. — Закурим, машинист. Забудем камень, пусть себе лежит.
Он вытащил из кармана большую бутылку с тертым табаком. Вытряхнул на ладонь щепотку зеленого порошка и опрокинул в рот.
— Не бойся, без огня курим. Хочешь? Попробуй.
Тут он нечаянно оглянулся. Сзади него, в темном квадрате колодца, все яснее и гуще, как пламя свечи, качалась дымная струйка лимонного цвета. Тончулуков сплюнул табак, закричал:
— Бригадир!
Но сейчас же увидел сжатый кулак Тимофея, его неподвижные серые глаза — и замолчал.
— Найди Гришуку, — приказал Тимофей и взял лопату. — А людей всех уводи на дорогу. Подальше. Эй, рабочий класс! — закричал он весело. — Кончай дела! Будем взрывать!
— Кончай! Бригадир велел! — Бейшеке, пряча бутылку, побежал вдоль площадки.
Рабочие остановились, ничего не понимая, смотрели на штабели снарядов, бомб и пакетов, еще не опущенных в камеры.
Но тревога уже коснулась каждого. По одному, оглядываясь, еще не зная, в чем дело, они пошли, побежали по узким тропкам вниз, к дороге.
Удушливый дым с запахом горелой краски валил все гуще. Тимофей бросил в колодец несколько лопат земли и оглянулся. Площадка была пуста. Теперь он остался один в прозрачном желтом облаке. Часто дыша, отплевываясь, машинист быстро и размеренно бросал землю в колодец. Минута прошла или час — он не заметил, только лопата его со звоном задела другую лопату, и он увидел в дыму рядом с собой голую спину Гришуки. И еще дальше кто-то подгребал лопатой землю, и Тимофей услышал далекий спокойный голос Тончулукова:
— Земли мало, бригадир!
— Шнур, шнур не забудь! Разруби! — закричал Тимофей. — Всю выемку разнесет.
В голове, в груди Тимофей почувствовал странную теплоту. Он уронил лопату. Мокрые голые руки, подхватив его, поволокли в сторону, уложили на камне под ясным небом.
В двух километрах от выемки — там, где ущелье под прямым углом делало поворот, стоял у дороги экскаватор, огромный, как вагон. Железная стрела его была опущена, зубастый ковш тяжело придавил землю. На краю ковша сидела Дуся и, опустив голову, водила пальцами по отшлифованным, как лемехи, зубьям. Ниже, на травянистом склоне, под колючими и пыльными кустами, дымили цигарками рабочие. Около Дуси падали мелкие камешки, брошенные из кустов. Повариха не замечала их.
— Вишь, как ждет! — шутили рабочие за ее спиной. — Вот они, какие нынче мужья пошли: свою работу сделал — с Мухиным план выполняет! А тут Дуся вот стереги ему машину. Она его, конечно, возьмет сегодня в оборот. А, Дуся?
— Что он, что Снарский, — гудели голоса. — Против него пять человек того не сделают. Ему бы на шагающий экскаватор, на четырнадцатикубовый. Вот где Тимохе побороться!
Между тем вдали на дороге показались люди. Они шли неровным, колеблющимся строем, поднимая пыль. Недалеко от поворота они остановились, сгрудились плотной толпой, стали смотреть туда, откуда пришли.