Повести и рассказы
Шрифт:
«Такой чего угодно добьется», — подумала со страхом Юлька.
— Ну, а дети? Куда же детей? Ты подумал?
— Петю мы с собой возьмем.
— Нет, послушай, — быстро и сбивчиво заговорила Юлька, — как ты мог? Я не понимаю… Я ведь не обещала. Хоть бы посоветовался. И как мы с Петей? Он ведь большой…
— Не обещала?
— Нет, конечно.
Молча они стояли друг перед другом.
— Мне пора, — проговорила Юлька.
Лихачев молчал. Юлька положила руки ему на плечи.
— Вася, не сердись на меня… Ну, прощай. Понимаешь, не судьба. Ты забудь меня.
Лихачев отстранился и быстро вышел.
Георгий засовывал чемодан в машину. Шофер, подняв капот, возился с мотором. Варя и Юля забрались уже на заднее сиденье. И вдруг послышался крик. Из-за угла выскочила Пана в расстегнутой телогрейке, со сбившимся на плечи платком. Она кинулась к автомобилю, схватила Юльку за рукав и стала тащить. Юлька не давалась. Пана ударила ее по лицу и закричала:
— Наблудила, сука, и деру? Вот тебе… Вот еще получи. Накрасилась, так я тебе еще подкрашу. Вот еще тебе, вот еще, чтоб красивше была…
Гошка кинулся к ней, схватил за руки, оттащил. Пана отчаянно вырывалась и кричала:
— Пусти меня, я убью ее!
— Да трогайте вы! — крикнула Анна Леонтьевна шоферу.
Газик фыркнул и тронулся. Варя успела махнуть рукой, в заднее окошечко увидела Георгия и бегущую позади Пану с открытым в крике ртом.
Деревня мчалась мимо.
— Веселые проводы, — сказал шофер. — Только музыки не хватает.
Юлька сидела, закрыв лицо руками. Потом спросила Варю:
— У тебя есть чистый носовой платок?
Вытерла кровь с разбитой губы.
Только переехали Савеловский лог, спустило заднее колесо. Шофер занялся ремонтом. Девушки вышли на дорогу. Кругом лес, тишина. По сосне винтом бегали две белки. Совсем как тогда. Стучал дятел.
Издали послышался шум мотора. Из-за поворота показалась санитарная машина. Промчалась мимо, включив сирену. Все трое посмотрели вслед. Не могла Варя слушать этого звука — он кричал о войне, о пожарах, смертях. От него по спине разливалась холодная струя страха.
Потом звук сирены оборвался, и опять стало тихо.
— К Ивану Леонтичу врачи поскакали… Из района, — пояснил шофер.
Юлька перед тем, как сесть в машину, отозвала Варю в сторону.
— Посмотри внимательно — синяк будет?
— Уж есть. Под глазом.
— Вот сюрприз…
Снова мчались узкой лесной дорогой.
Впереди газика мелькнул долговязый, тощий заяц. Ринулся вдоль расчищенной грейдером дороги, потом испуганно метнулся в сторону на снежный освещенный солнцем гребень и скрылся.
«Заяц дорогу перебежал — к недоброму», — подумала Юлька. И неожиданно громко расхохоталась.
— Ты с чего? — спросила Варя.
— Я представляю — приду к Вадиму Николаевичу в гостиницу вот с этаким синячищем. Хороша, нечего сказать…
Варя тоже рассмеялась.
Шофер оглянулся.
— Вот это другое дело. А то как на поминках.
Машина вырвалась на тракт. Шофер прибавил газ. Стрелка спидометра прыгнула за цифру 100. Варя подалась вперед, прищурив глаза, и вся напряглась. Хотелось крикнуть шоферу:
РАССКАЗЫ
В ГЛУХОМ ПЕРЕУЛКЕ
Гуня Ракитина приехала в город с последним автобусом. Игорь хотел проводить ее до дома, но у аптеки девушка твердо заявила, что дальше пойдет одна. Была она худенькая, с выдающимися ключицами, легкая, как травинка, с большими глазами цвета очень крепкого чая.
Он спросил, не страшно ли ей идти одной. Груня засмеялась, поправила ремни рюкзака, быстро повернулась на каблучках и ушла не оглядываясь. В левой руке девушка несла букет полевых цветов, правой энергично помахивала в такт шагам. В темноте, слабо разбавленной светом редких фонарей, она шла быстро и уверенно.
Улица сбегала круто вниз, к реке. Вот и Глухой переулок в низине, у самой дамбы, и дом — низкорослый, коренастый, чуть покачнувшийся. Ставни с железными сквозными болтами плотно закрывали окна, и от этого он выглядел молчаливым, упрямым. По зубчатому верху забора угрожающе извивалась колючая проволока. Против окон, под березами, торчали два столбика от скамеечки. Прежде была и доска, но в прошлом году отец оторвал ее и унес во двор, чтоб под окнами ночами не ворковали влюбленные. Дочь подросла — нельзя.
Груня присела на столбик, помедлила устало, задумчиво. Из письма она знала, что мама в больнице, из-за ставней доносилось лишь сухое покашливание отца. Входить в дом не хотелось.
Над городом горели голубыми огнями звезды. Девушка улыбнулась им, как милым знакомым. Как все огромно и прекрасно там, в небе! В океане вселенной пылают и кипят чужие миры. Где-то в созвездии Лебедя стремительно мчатся навстречу друг другу галактики. В ледяном пространстве вселенной, пронизанном космическими лучами, блуждают опаленные катастрофами астероиды — острые осколки погибших планет. А эта белая, как снег, Луна только кажется мертвой — под ее голубыми морщинами затаилась неостывшая лава и метеориты высоко и беззвучно вздымают пыль.
— Что ж, — вздохнула Груня, — сиди, не сиди…
Встала, сделала два шага к калитке, постучала в доски крепко сжатым кулачком. Тотчас же во дворе заскрежетало кольцо о проволоку, послышалось глуховатое бряцание больших когтей по выложенной кирпичом дорожке. Глухо, простуженно залаял Жулик. Груня почмокала губами, целуя воздух. Лай смолк.
В доме что-то шевельнулось, брякнуло. Отец не появлялся долго. Потом прошлепали домашние туфли, раздался глухой голос:
— Кто?
Заскрипел недовольно засов. Вышел отец с белым бритым черепом, придерживая старые обвислые брюки. Осведомился с отзвуком непонятной тревоги в голосе: