Повести и рассказы
Шрифт:
А тут еще с Гошкой чепуха творится.
В это утро начали возить книги. Думал, радость будет, а вместо этого на душе неуютность, словно я в чем-то виноват. Неприятный разговор предстоит. Уйти от него — а потом что? Приедет Анна. С кого спрос? С меня. Да и при чем Анна — не в Анне дело.
В обеденный перерыв Георгий был уже на ногах. На работу, конечно, не вышел. Я без всяких предисловий:
— К разговору способен?
Он попробовал было отшутиться. Но я на его шутку не среагировал.
— Может, капустного рассола хочешь?
— Да нет, я в порядке.
— Тогда сядь.
— А стоя нельзя?
— Не
— Только, дядя, не очень длинно.
— Это уж как получится. Прежде всего, по первому вопросу: ты вчерашнее помнишь?
— Не очень.
— Врешь. Ни черта ты не помнишь. Ну, скажи, кто тебя домой привел?
— Можно предположить.
— Ты свои предположения оставь. Я тебе прямо скажу: привела тебя сюда моя практикантка Варя Глазкова. Вот так. Не ожидал?
Он действительно этого не ожидал. Аж позеленел весь.
— Вы шутите, дядя?
— Какие тут шутки…
Он за голову схватился и некоторое время так и сидел за столом. Я подождал, пока он переварит это известие, потом продолжил:
— А когда мы тебя на крыльцо заволакивали, ты нас такими словами крыл, от каких уши вянут.
Это на него еще сильнее повлияло — смотрю, парень сам не свой. Но, думаю, так ему и надо. Покачал он головой и говорит:
— Какой же я свинья…
— Вот это, — говорю, — ты не в бровь, а в глаз. Но ничего, посиди, подумай, а потом продолжим.
Взял я газеты свежие, просмотрел их, а он все сидит.
— Ну, а теперь по второму вопросу.
— Что я еще натворил?
— Натворить, может, не натворил, а к тому дело идет. Я насчет Вари…
Он с некоторой опаской на меня взглянул.
— Помнишь наш разговор о любви и прочем? Здесь, в этой же кухне?
— Ну…
— Ты не нукай, не вожжи в руки взял. Так вот, учитывая твои взгляды по этому вопросу, считаю своим долгом тебе сказать: Варю оставь немедля и голову ей не крути. Если грубо выражаюсь — извини. Но ты меня знаешь: сказал — сделаю. Так вот, предупреждаю, пока не поздно: как только увижу вас вместе, сразу же отправлю ее домой. Она пока что в моей власти. Напишу ей справку, что практику не закончила по личным причинам, и до свиданья. Она поплачет, поплачет, а придет время — спасибо скажет, что я ее от такого охламона сберег.
— Какое вы имеете право?!
— Очень простое. Право умного над дураком. Ты ей голову крутишь, а сам и не подозреваешь, какое сокровище у тебя в руках. Тебе забава, а она ребенок и притом доверчивый. Ты мизинца ее не стоишь. У тебя ветер в голове. Можно ошибиться, кем быть. Тут можно попробовать одно, другое. Потом найти, как будто и не ошибался. Но нельзя ошибаться, каким быть. Да разве человек, в котором есть хоть капля серьезности, мог бы так по-свински напиться? Да как ты на глаза ей теперь появишься? И вообще, пора задуматься — двадцать третий год, а от тебя что люди видели?
Говорил я это и видел, что не все до него доходит. А мне его хотелось основательно растолкать, растормошить, чтоб что-то реальное из нашего разговора получилось.
— В общем, девчонку оставь в покое. Она от одного горя не оправилась, а ты на ее голову еще одну беду валишь…
— От какого горя?
— У нее недавно мать поездом зарезало… Буквально перед отъездом…
— Мать? Поездом?!
Никак
— Накануне моего приезда? На станции?
— Возможно.
— Черт возьми…
Он даже побледнел. Сразу вскочил, оделся и на прощанье мне бросил:
— Почему ж вы раньше не сказали?
Непонятно, чем это его так поразило. Странно у человека мозги устроены.
Надо бы еще с Варей поговорить, раз нет у нее для совета ни матери, ни отца. Но как ее предостеречь? Думал, собирался, да ничего не вышло. Не посмел. Старый человек, целая жизнь за плечами, девчонке ничего, кроме добра, не желаю, а вот не получилось, язык не повернулся. Сидели мы в библиотеке, совсем одни. Я долго решался, наконец окликнул ее. А увидел ее лицо и глаза, ко мне обращенные, ясные, как день, и не смог. С кем только я не говорил за свою жизнь и о самом что ни на есть сокровенном, а тут онемел. О пустяке каком-то спросил — и только…
Что бы ни говорил Иван Леонтич, все было впустую. Ехать на юг в еще более пустынное одиночество Георгий не мог решиться. Одна Варя согревала человеческим теплом — вот это и было самым необходимым в ней. Он удивлялся, как могло получиться, что какая-то девчонка так прибрала его к рукам. И, что самое странное, она ничего не сделала для этого, не было в ней ничего особенного, и вместе с тем было нечто такое, чего не выразишь словами. Георгий был уверен, что она, именно она — его судьба. Он почти присутствовал при гибели ее матери, и это не могло быть простым совпадением. Он чувствовал, как ей одиноко. У него кругом столько знакомых, а у нее? Непростительное свинство, что он так вел себя с ней, беззащитной, которую и без того жизнь била и била без всякой жалости. Приходила совершенно дурацкая мысль, что только он один на всем свете знает, что такое по-настоящему любить.
22
В ночь с воскресенья на понедельник нагрянул буран. Варя проснулась от шума ветра. Дом вздрагивал. На кухне горел свет, и слышно было, как Анастасия Андреевна читает молитву.
Фонарь перед домом метался в суматохе снега. А что может случиться? В комнате тепло, дом крепкий, окна хорошо заклеены. Пусть себе играет метель. Ничего она Варе не сделает.
Юлька спокойно спала, даже не слышала шума ветра. Варя завернулась в одеяло и тоже уснула.
Утром на работу идти не надо было. Проснувшись, девчата неторопливо «приводили себя к общему знаменателю», как выражалась Юлька. Поздно позавтракали. Анастасию Андреевну успокоил дневной свет, и она шутила над своими ночными страхами. После завтрака Юлька написала письмо матери и попросила Варю:
— Будь добренькой, отнеси на почту.
К этому Варя привыкла. Всю жизнь она что-то кому-то делала.
Буран мел по-прежнему. Едва добрела против ветра до почты. Снег совсем залепил лицо. Шла и надеялась, а вдруг встретится Георгий.
Начальник отделения, пожилой мужчина, разговаривал с кем-то по телефону.
— Да нет же… С Черновкой связи нет. А что я сделаю? Бережной? Нет, не вернулся. Откуда я знаю. Что? Я его никуда не посылал. Конечно, самовольно. Да, да, да, на лыжах. Один… Какой же дурак в такую метель согласится? Повторяю — не посылал… А какие я могу принять меры? Подождем, видно будет.