Повести и рассказы
Шрифт:
— Я тогда еще глупая была. Девчонки накололи.
— Володя какой-нибудь?
Ему стало досадно, что у нее уже был какой-то Володя или Валерий. Может, она имеет достаточный опыт в таких делах? Живет без родителей. Девятнадцать лет. Он сам в этом возрасте уже не был невинным.
— Никакой не Володя, — сказала Варя. — Это мое имя…
— Пойдем еще пройдемся.
В темном переулке почти наткнулись на две человеческие фигуры, тесно прильнувшие друг к другу.
— Я никогда не встречал такую, как ты, — гудел
— Подумаешь, какой опытный, — послышался в ответ легкий дразнящий смех Юльки.
Лихачев, запрокинув лицо девушки, жадно целовал ее.
Варя потащила Георгия за рукав, прочь в темноту.
— Между прочим, у него жена и трое детей, — сказал Георгий. — Она знает?
— Я не спрашивала.
— А ты спроси! — и после паузы: — Эх и наломает дров твоя подружка!..
Повернулся назад. Навстречу быстро прошел Лихачев с тлеющей папиросой во рту.
— Мне пора, — сказала Варя.
15
Варя не умела болтать. Прежде чем сказать, выбирала нужные слова и говорила только то, что действительно думала, или, если нельзя было сказать, молчала. Юльке от этого с Варей было неудобно.
— Неужели ты правда такая? — допытывалась она. Варе было странно — какой же еще можно быть?
А Юльке нужно было все знать. Она сама ничего не скрывала от Вари и не любила, когда та что-то скрывала. Она зазвала Варю к себе в постель, обняла.
— Варюха, ты холодная вся. Что ж он не обогрел тебя?
— Я спать хочу, — шепнула Варя, освобождаясь от Юлькиных рук и пытаясь повернуться лицом к стене.
— Не притворяйся, — продолжала приставать Юлька. — Расскажи. Целовал он тебя?
Варя не хотела рассказывать, но знала, что Юлька все равно не отстанет, и ответила:
— Немножко.
Юлька расхохоталась.
— И ты его?
— Ну зачем ты спрашиваешь?
— Разве нельзя? Самая обыкновенная вещь… А тебе кажется это бог знает что? Но между прочим, ты ему не особенно верь.
— Почему?
— Все они говорят о любви, а нужно им…
Юлька зашептала, касаясь горячими губами Вариного уха. Она любила вгонять Варю в краску, но сейчас Вариного лица не было видно. Слышен был только ее умоляющий голос:
— Не надо.
— Почему не надо? Ты еще глупенькая, а я знаю, что говорю.
— Как же ты тогда можешь?
Варя не договорила, но Юлька поняла.
— Ты о Василии? Ну и что? Ему я тоже не очень-то верю, хотя он мне нравится. Он настоящий мужчина. Терпеть не могу интеллигентиков, которые обнимают, а сами про книжки говорят.
— Но это нечестно. Он думает, что ты его любишь.
— Я и люблю, сколько мне надо.
— Но…
— Что «но»? Жена? Дети? Ну и что? Это его дело, с кем ему лучше. И к тому же я ни у кого не собираюсь его отнимать.
— Значит, все-таки не любишь.
— Как ты себе представляешь — конечно, нет. Во всяком
— Не понимаю. По-моему, это счастье быть вместе.
— Чепуха. Кто б он ни был, все равно в конце концов осточертеет… Пока молода, надо жить в свое удовольствие. А замуж — когда уже никаких чувств, когда все надоело. А тебе что, замуж хочется?
— Хочется.
— Вот так всегда. Девчонки чего-то ждут — сами не знают чего. То есть, конечно, знают, но то, чего ждут, никогда не сбудется. Муть одна…
— Откуда ты знаешь?
— Достаточно на своих предков насмотрелась. А тоже, наверно, когда-нибудь целовались.
Полежали молча. Юлька вздохнула и сказала печально и серьезно:
— Не будет у тебя счастья в жизни. Не только в любви, а вообще не будет.
— Почему?
— Больно ты уж все всерьез… Плохо это.
Странно было слушать Юльку. Многое для нее просто не существовало, и чаще именно то, что для Вари было самым важным.
— Ты почему замолчала? — спросила Юлька.
— Я подумала, что, наверно, и мужчины есть с такими взглядами.
— Вот этого я и добивалась. Чтобы ты не была наивной и глупенькой.
Варе не хотелось продолжать разговор, а Юлька вспомнила…
Томск, улица Красноармейская… Трехкомнатная квартира в бывшем генеральском доме. Первый этаж. Высокие неуютные потолки. Бревенчатая стена соседнего дома, выкрашенная темно-зеленой краской, заслоняет солнце. В комнатах всегда полутемно и от этой стены, и от разросшихся тополей, и от темной старой мебели. Общая кухня с треснувшей раковиной и запахом из уборной. Старый барометр, который всегда показывает «Осадки». Черный письменный стол работы какого-то мастера начала прошлого века, с перламутровой, кое-где выкрошившейся инкрустацией. Чучело совы над диваном. Да еще голландский пейзаж в простенке между окнами, повыше барометра. Дом не ремонтируют. Он предназначен на слом. На его месте должны построить девятиэтажный, светлый, удобный, и возможно, именно в нем они получат квартиру. Но когда-то это будет?
Мать, Вера Николаевна, из семьи известного в городе гинеколога. На наружной заколоченной двери еще осталась от него потемневшая медная табличка. От него же гарднеровский сервиз, высокие шкафы с книгами в тяжелых кожаных переплетах, пианино с потемневшими бронзовыми подсвечниками.
Отец и мать ненавидели друг друга, были на «вы». Юля смутно догадывалась, что в молодости мать увлеклась кем-то и отец не простил ей этого.
Хорошо помнит Юля, как отец отделился. Пришел человек, от которого воняло водкой, и врезал в дверь отцовской комнаты внутренний замок. Этот же человек помогал отцу перетаскивать вещи.