Повести Пушкина
Шрифт:
В 1871 году Уссурийский край навещает лучший синолог того времени архимандрит Палладий. Архимандрит умер по дороге в Россию в 1872 году, и из трудов этого учёного сохранились только отрывочные письма, но тем не менее мы находим в них следующую запись: «Каких только животных не сподобил Господь послать населить сии дикие места. Есть здесь и рыба, множество видов, и пушной зверь с мехом под всякий вкус, и птицы особенно огромны, бродят медведи, тигры и улиты…».
Если глубоко религиозный человек и учёный ставит в один ряд тигров, медведей и улиток, то не обратить на это внимание невозможно. Интенсивность изучения края нарастала. Основатель общества изучения амурского края Ф.Ф. Буссе занимался разбором архива Палладия. В свою очередь его работы продолжил князь П.А. Кропоткин.
В 1882 году И.П. Надаров, знаток Уссурийского края, поднялся по Бикину до местности Цамо-Дынза и по Иману до устья реки Тайцзибери. Об улитках ничего…
В 1894 году капитан Генерального штаба С. Леонтович производит съёмку реки Тумнина и составляет арочско-русский словарь. Вслед за ним
«Огромные расстояния, дикость тайги, бездорожье и полное отсутствие жилых мест были главными причинами, почему Сихотэ-Алинь и земли к востоку от него оставались так долго неизвестными» – так писал В.К. Арсеньев в 1911 году.
IV
Дзержинский Феликс
После Моисея Урицкого, убитого романтическим графоманом Лёней Канегиссером, Петроградскую чрезвычайную комиссию возглавил Глеб Бокий. Во главе Всероссийской чрезвычайной комиссии стоял Феликс Эдмундович Дзержинский. Наркоман со стажем, безумно честолюбивый, иезуитски хитрый и педантичный, как провизор, он мог работать по шестнадцать часов, изумляя «товарищей» бухгалтерской памятью, нетривиальными решениями и холодной жестокостью. В то время как в разоренной стране был голод и лилась кровь, за шторами его удобного кабинета на Гороховой, 2, всегда горела лампа и вовремя подавался чудесный «дореволюционный» обед, обязательно с десертом.
Феликс Эдмундович, по сравнению со своими сотрудниками в кожаных тужурках, которые даже протокола не могли написать, был человеком книжным. Библиотека в ЧК была отличная! Сотни книг из петроградских квартир после обысков и арестов свозили каждый день на Гороховую. Часто Дзержинский лично просматривал очередное «поступление» и кое-что сразу отправлял к себе в кабинет. Может быть, он сам натолкнулся в архивах или частных письмах на упоминания о странных животных или же сознательно искал материалы, с ними связанные, но 23 марта 1919 года начальник особого отдела ВЧК Петерс получает очень странный приказ: «Взять под особый контроль все пруды дворцовых парков Петродворца, Стрельны, Павловска, Гатчины и бывшего имения Приютино. Выставить охрану у ворот парков из латышских стрелков. Также при производстве обысков или ареста имущества обращать внимание на наличие аквариумов или других резервуаров с водой». Надо сказать, что во многих старых петербургских квартирах, не говоря уж об особняках и дворцах, в начале прошлого века было модным держать аквариумы.
В период 1911–1917 годов Петербург стал столицей аквариумистов. Во многих мастерских собирали аквариумы любых форм и размеров. В роскошном магазине братьев Савельевых на Кирочной улице продавались чёрные муллионезии, вуалехвостые японские телескопы, суматранские барбусы и жемчужные гурами. А на Сенной площади можно было купить бирюзовых и голубых диску-сов, панцирника соломенного, гуппи всех цветов и даже красногубого лепорина. В 1916 году в особняке князей Юсуповых прошёл первый международный съезд «любителей аквариумов», где на столешнице из яшмы стояла чаша из хрустального стекла на 37 вёдер воды. Как писали «Ведомости»: «Собрание любителей рыб, что состоялось во дворце князя Юсупова, соизволил почтить своим присутствием Его Императорское Высочество Великий князь Николай Николаевич. Проведя в Собрании около сорока минут, Их Высочество соизволили осмотреть живые диковины и даже погоняли маленьким сачком сиамских рыбок, а затем отбыли в отменном расположении духа».
Журнал «Столицы и усадьбы» тоже поместил заметку: «В прекрасных комнатах Юсуповского дворца, убранных гирляндами живых цветов, стояли отдельно прозрачные вазы с водой, в которых медленно передвигались большие улитки весьма необычных форм и раскрасок…».
Следуя приказу своего начальника, чекисты, врываясь в квартиры, первым делом кидались к аквариумам, экспроприировали из них всю живность и везли в штаб на Гороховую. В приемной шефа чекист Коля Мукало, бывший ученик сапожника и волжский браконьер, выгнанный из рыбацкой артели, как эксперт занимался сортировкой доставленного. Из экзотических рыбок он тут же на спиртовке готовил для себя уху, а из улиток выбирал самых крупных и нёс в кабинет к Дзержинскому. Что делал с ними председатель ВЧК, оставалось абсолютной загадкой даже для его ближайших помощников Петерса и Менжинского. Закрыв на ключ дверь кабинета, Дзержинский отпирал сейф, доставал трёхлитровый бюкс с притертой пробкой, на треть наполненный кокаином, крошил в банку белого хлеба, добавлял пару ложек молока и бережно запускал в неё улиток. Затем он закуривал и, любовно глядя сквозь стекло, приговаривал: «Попались, буржуйчики». Феликс Эдмундович не был похож на любителя животных. Да и кокаин, которым делилась с ним жена Ф. Раскольникова красавица Лариса Райснер, стоил дорого. Улитки нужны были ему для дела. Животные, помещённые в банку, быстро адаптировались, насквозь пропитывались порошком и впадали в анабиоз. В таком виде «живой кокаин» мог при определённых условиях существовать практически бесконечно. Но стоило их выпустить из банки, как с ними происходили удивительные вещи. Улитки-наркоманы без постоянного «корма» становились агрессивными, а некоторые из них начинали быстро расти. Когда эти мутанты достигали размера в 70–90 сантиметров, они были готовы для работы. Пару улиток в
Руководитель недавно образованного Наркомата внутренних дел Генрих Ягода был не менее ярким человеком, чем Феликс Эдмундович, но задачи, поставленные перед ним, уже изменились, и улиткам отвели другую роль. К этому времени большевики уже построили внутри страны ещё одну, от Сахалина, Колымы до Экибастуза, от Средней Азии до белорусских лесов. Нарком Ягода был великий строитель. Беломоро-Балтийский канал – первая грандиозная стройка, где в полной мере раскрылся его талант. На деревянном фасаде Главного управления строительством дрожал на северном ветру лозунг: «Построим канал голыми руками! Тачка и лопата – оружие пролетариата». Так и строили. Но нарком был непрост. Он распорядился найти и прислать в район строительства всех оставшихся улиток, рассчитывая при прокладке трассы канала использовать их феноменальную способность находить кратчайший путь от водоёма к водоёму. Заставить диких животных работать на великих стройках социализма – «гениальная идея». В особом лагерном пункте (ОЛП) недалеко от города Олонец возвели специальный барак с теплой вентиляцией и небольшим бассейном. Для его наполнения рядом соорудили небольшую насосную станцию с дизелем и проложили водопровод длиной одиннадцать километров до ближайшего лесного озера. К приезду дорогих улиток готовились основательно. Бывший майор внутренних войск Николай Белоконь, очевидец тех событий, вспоминал, как в барак с улитками на тачках два раза в неделю под усиленной охраной привозили свежие листья салата, морковку и виноград, в это время за дверью барака – минус сорок по Цельсию.
О практическом вкладе улиток в прокладку Беломоро-Балтийского канала ничего неизвестно. Так же как и том, что с ними стало после расстрела Генриха Ягоды. Может быть, они тоже пошли по делу как «шпионы-вредители». Но когда писатель Бабель спросил своего соседа по дачному посёлку наркома Ежова: «Правда ли, что на Беломорканале работали огромные улитки?», тот ответил: «Была такая бригада, но толку от них было мало. Дохли, как мухи».
Однако не только чекисты безраздельно пользовались улитками, высшее партийное руководство страны тоже проявляло к ним интерес.
При Сергее Мироновиче Кирове, «мальчике из Уржума», улитки тоже «служили». Но о роковой связи с животными этого крупного партийца надо рассказать особо.
V
Друзья животных. Киров
Легенды гораздо удобнее, чем правда. И живут они дольше. И в бытовом, обиходном, застольном смысле они вполне комфортны. Ну невозможно же в семье вечером, за чаем рассказывать о том, как твоих друзей, многолетних товарищей, добрых соседей утром забирали из теплой постели, а уже днём избивали в подвалах, чтобы потом лишить жизни пулей в затылок или отправить на медленную смерть куда-нибудь в Экибастуз или Воркуту. Совсем другое дело, когда погладишь вернувшегося из школы внука по стриженой головке и расскажешь ему историю наших побед и про тех, кому мы обязаны всем, что имеем. Про наших вождей, скромнейших в быту верных ленинцeв.
В народе, особенно среди ленинградцев, переживших тридцатые годы и чудом уцелевших в блокаду, прочно укоренилось мнение о добром и человечном Сергее Мироновиче Кирове. Он и детей любил, и рабочего человека понимал как никто, и жил скромно, и даже по городу ходил (подумать только) без охраны. Жил Сергей Миронович на Каменноостровском проспекте, дом № 26–28, в барской квартире, куда специально для него выписали из Америки и поставили на кухню настоящее техническое чудо – холодильник «General Electric». Именно из этой квартиры он каждое утро и выходил и, не садясь в машину, любил пройтись пару сотен метров по одной из самых красивых улиц города. Зная об этой привычке главы Ленинграда, десятки дворников всю ночь зимой подметали и убирали снег, а летом чистили и поливали водой тротуар. Сергей Миронович с удовольствием шагал по блестевшему асфальту, как простой ленинградец, «совсем без охраны», и думал о предстоящих на сегодня делах. За ним на почтительном расстоянии бесшумно двигался чёрный правительственный лимузин. Но как только открывалась дверь его квартиры и он входил в лифт, служба его охраны уже начинала работать.