Повести в Белых Халатах
Шрифт:
– На случай, если тебе не понравится вторая часть.
Я заинтересовалась и села поближе к Юре, чтобы ничего не пропустить.
– Говори, – разрешила я, – кофе отнимать не стану.
Антонов обвёл ординаторскую интригующим взглядом.
– Проктолог – женщина тридцати лет от роду, симпатичная, не замужем, детей нет.
Я преувеличенно вздохнула:
– Слава богу, будет кому варить тебе кофе вместо меня.
Захар достал незажжённую трубку изо рта:
– Симпатичная и в тридцать лет не замужем? Лесбиянка или феминистка.
– А тебя почему это интересует? – спросила я его, прищурив глаза.
– Чтобы предварительно оценить IQ коллеги, –
– Ты никогда не был в этом объективен, – вернула я ему улыбку.
Захар смотрел на меня своими чёрными глазами-вишнями, телепатируя: «Не ревнуй». А я ревновала. Не потому, что относилась к нему как к своей собственности – он был безнадёжно и хронически женат. Я давно ответила себе на все вопросы по поводу наших отношений. Но в глубине души хотелось верить: он мой! Он не мог быть ничьим больше, потому что только со мной переставал быть колючим, только со мной открывал душу, становился беззащитным и необычайно нежным.
Если говорить о душе, то у нас она была одна на двоих, иначе невозможно объяснить, каким образом мы чувствовали друг друга, понимали всё без слов и жили одними и теми же мыслями, желаниями, ожиданиями. Я согласна была делить любимого только с пятью девчонками, называвшими его папой и ничего не знавшими о моём существовании.
Захар…
Малаков работал в клинике на полставки урологом-консультантом. Вообще, он оперирующий уролог, доктор – золотые руки. Пять лет работал на севере, практикуясь во всех хирургических специальностях, но, вернувшись в цивилизацию, по голодухе женился на плодовитой татарочке-медсестре и был вынужден растрачивать свой талант, вспахивая денежное поле: если не консультировал, то оперировал, и наоборот. Возникал естественный вопрос: когда он успевал делать детей? Видимо, каждый день, свободный от дежурств, был ознаменован очередной беременностью его жены. После рождения пятой девочки Малаков решился на вазэктомию [3] .
3
Оперативное вмешательство с целью стерилизации.
Он стал болью в моей душе, то сладкой, томящей, то непереносимой, сжимающей горло и рвущей эту самую душу на части. Мы всегда были вместе и не были вместе никогда. Мы жили от встречи к встрече и продолжали чувствовать присутствие друг друга, когда расставались. Мы встретились слишком поздно, чтобы что-то менять. Мы встретились слишком рано, чтобы начать сначала.
Младшей из его дочерей исполнилось пять. Впереди ещё долгий путь, чтобы поставить девчонок на ноги. Наверное, я могла бы разбить этот хрупкий семейный замок, но Захар принадлежал к числу мужчин, которых можно увести от жены, но нельзя увести от детей. И я оставила всё как есть, взяв ответственность за это решение на себя.
В ординаторскую зашёл Сирин с коробками конфет и завёрнутыми в шуршащий целлофан розами.
– Андрюха, я не понимаю, за что тебе всегда несут подарки – ты роды не принимаешь, зубы не лечишь!
Сирин устало упал на диван, предварительно небрежно бросив трофеи на стол.
– Коллеги, предлагаю в регистратуре повесить объявление: «Группа врачей, не берущих взятки, предлагает по оптовым ценам цветы и конфеты», – не унимался Антонов, раскрывая коробку и начиная беззастенчиво её опустошать.
– Я так понимаю, что оптом сбывать ты будешь мои букеты и шоколад, потому что тебе ничего не несут?
– Я недорого возьму за посредничество, – заверил Сирина
Мухин, врач ухо-горло-нос, пользуясь моментом, поинтересовался:
– Андрей, я позаимствую у тебя цветочки? Иду на свидание, – уточнил он, чтобы ни у кого не осталось сомнения в его праве на обладание букетом.
– Оставьте вторую коробку для встречи нового доктора! – крикнул из угла Сергей Сиротин, врач-патологоанатом.
– Минуточку! – Сирин поднял руку вверх. – Никто не забыл, что это мои конфеты и цветы?
– Ты принадлежишь коллективу, значит, всё, что принадлежит тебе, идёт в общак, – заявил Юра.
– Хорошо, что машина и дача зарегистрированы на жену, – отшутился Сирин, взял из уже наполовину пустой коробки сразу две конфеты и торопливо отправил в рот, словно опасаясь, что и их отнимут.
Рабочий день подходил к концу, и с каждой минутой сердце билось всё чаще. Время от времени мне приходилось делать глубокий вдох, дабы приостановить это ускорение и вернуть сердечный ритм в норму. Но стоило встретиться взглядом с Захаром, как в груди снова начинало сжиматься и трепетать, словно птица-душа просила выпустить её, чтобы устремиться к нему навстречу.
Вот уже который год этот день недели был «моим» – выкроенный из лоскутков суматошной жизни, украденный у всех, кто нас ждал, бережно оберегаемый от любых неожиданных планов. День, когда, покинув клинику порознь, мы спешили на тайную встречу и, захлопнув за собой дверь в мир, превращавшийся на несколько часов в чужой и ненужный, упивались минутами бесконечного блаженства, рождённого обладанием друг другом и самими собой.
Да, именно, самими собой! Когда всё вокруг становится на свои места, исчезают волнения и страхи и остаются только покой и умиротворённость в сердце. Когда пропадает чувство раздвоенности души, находящейся в постоянном ожидании, и ты понимаешь: только теперь в пазл судьбы наконец подобран давно потерянный фрагмент, без которого не складывалась картина жизни.
Подойдя к дому, я увидела, что Захар пришёл первым и ждёт меня. Я достала ключи, отперла замок и, толкнув тяжёлую дверь, вошла. Малаков шагнул следом и захлопнул дверь. Мы стояли в тёмном коридоре, и не нужно было света, хотелось просто проникнуться ощущением долгожданной близости.
– Ну, здравствуй, Солнце, – Захар положил ладони на мои пылающие щёки, и я прижала их руками, чтобы передать ему свой жар.
Высвободив одну руку, он притянул меня к себе и начал целовать в шею, щекотно покалывая небритыми щеками. Он зарастал щетиной необычайно быстро, и, на мой взгляд, это придавало ему ещё больше привлекательности и сексуальности. Но прикасаться к Захару губами было непросто, и первый поцелуй всегда оказывался быстрым, словно пробуешь горячий чай из чашки. Но жажда пересиливала, и вот уже, обжигаясь об эти колючие губы, я не могла от них оторваться и пила это блаженство до дна.
Мне нравились его сильные руки, настолько сильные, что Захар поднимал меня, будто ребёнка, и нёс, осторожно обходя все углы. А я, прижав голову к крепкому плечу, тихонько дула ему в ухо. Не знаю почему, но уши его не оставляли меня равнодушной ни на мгновение: кусать, облизывать, перебирать языком мочку, дуть и просто разглядывать каждый завиток раковины я могла часами. Но где взять эти часы? В последнее время «мой день» не всегда оказывался моим. В плотном графике дежурств, операций, консультаций и семейных забот Захару всё труднее было найти время, чтобы выключить телефон хотя бы на пару часов. И оттого короткие минуты близости казались драгоценным даром и пролетали всё быстрей и быстрей.