Повести. Первая навигация. Следы ветра

Омельченко Николай Михайлович

— Убегает во все лопатки, так обычно говорят, — засмеялся Генка.

— Именно уползает, — вставила Зойка, — пресмыкающиеся не бегают, а ползают.

— Ух, какие у тебя глубокие познания, — развел руками Генка.

— Не перебивайте, — нетерпеливо сказала Наташа.

— Извиняюсь, — кивнул Генка, — продолжай, только давай уж, о чем обещал, о шпионе, а не о змеях и тюльпанах…

— Так вот, — будто и не слыша реплик, продолжал Роман, — как я уже сказал, семья у Худая была большая. А никто не работал. Одна мать. Остальные были дети. Худай среди них — старший. Вот и приходилось ему в свободное от школьных занятий время немного подрабатывать. Разносил почту, а летом, например, уходил в горы помогать чабанам. Ну, а весной собирал тюльпаны и продавал букетиками. У него их покупали охотнее, чем у других. Во-первых, он продавал их дешевле, а во-вторых, он их собирал далеко в горах, на самой границе. Там они покрупнее и красивее тех, что в долине. Я тоже ходил с ним в горы.

Помогал собирать тюльпаны. А потом мы садились под знаменитой чинарой. Ее, наверное, весь мир знает. Да и вы слыхали о ней. Зовут ее «Семь братьев и одна сестра». Это потому, что у чинары семь больших стволов и одна маленькая ветвь. Эту чинару, если вот мы все с вами станем и возьмемся за руки, то не обхватим. Говорят, ей больше тысячи лет. Ну, так вот, мы садились на корень под этой чинарой, вообще-то там садиться не разрешали, но Худая никто никогда не прогонял. И тех, кто с ним были, не прогоняли… Худай ставил перед собой корзину с цветами, а люди подходили и покупали. Там все друг друга знали. Даже те, кто приезжал в дом отдыха, и то за несколько дней становились как бы своими. А если появлялся человек незнакомый и подозрительный, то это сразу же становилось известным пограничникам. В этом им помогала народная дружина. А вообще-то там все местные жители должны быть очень бдительными. Должны помогать пограничникам, потому что случались разные ЧП.

Так вот, сидим мы однажды под этой самой знаменитой чинарой. Подходит к нам совсем-совсем незнакомый мужчина. Было это уже в конце марта, а новые заезды в дома отдыха ожидались только с первых чисел апреля. По самое главное, конечно, то, что мужчина сразу же показался нам очень подозрительным. Он был высокий и, наверное, очень сильный и натренированный. Глаза такие… ну, вот лицо улыбается, когда он с нами заговорил, а глаза как бы — нет, не хотят улыбаться. На одной руке у него было толстое золотое кольцо. На другой — перстень с огро-о-о-мным драгоценным камнем. И ботинки какие-то, ну, не наши. Из какой-то очень мягкой кожи, чтоб, как нам подумалось, беззвучнее ступать было. И говорит не чисто. Вроде бы и по-нашему и все же не по-нашему, не так, как говорим мы.

— С акцентом, — подсказала Зойка.

— Да, с акцентом, — согласился Роман. — Так вот, все это было очень подозрительным. И особенно его разговор с нами. Ну, купил цветы и иди себе, верно? А он долго выбирал букет, потом еще один, потом еще… Сложил их все вместе и сунул Худаю целых три рубля. Это в десять раз дороже того, что они стоили. Худай вначале хотел дать сдачу. Но тот аж руками замахал. Не надо, говорит, обижусь. И тут же сигареты нам какие-то заграничные протянул. Мылом пахнут. Мы отказались, не курим мол. А он тут же нам по конфете сует. Тоже не наши. Мы взяли. Но есть не стали. Спрятали в карман на всякий случай. Ну, а потом пошло все еще подозрительнее, когда он стал нас обо всем расспрашивать. Вначале, правда, так это осторожненько… Похвалил тюльпаны. Сказал, что у Худая они лучше, чем у других… Потом спросил, где Худай собирает их, такие красивые. Вон там, в горах, говорит Худай. А разве туда ходить разрешают, спросил он. Кому разрешают, а кому и нет, отвечал Худай. А кто должен дать разрешение? Начальник погранзаставы, говорит Худай. А тот и спрашивает: а очень строгий у вас начальник? Для кого строгий, говорит Худай, а для кого и нет. Ну и потом еще разные и всякие вопросики: а когда начальник погранзаставы бывает у себя? По какой тропе ходят пограничники и как лучше пройти в горы к тому месту, где растут тюльпаны? То есть к границе… Ну, а потом он ушел. А мы с Худаем даже слова друг другу не сказали. Только переглянулись и сразу же один другого поняли. Не упустить! Одному следить за ним, другому — на заставу. Худай побежал на заставу, а я пошел за тем подозрительным. Шел за ним и все боялся, чтобы он не заметил, что за ним следят. Он раза два оглядывался. Да и когда по сторонам смотрел, тоже, наверное, видел меня. А по сторонам он все рассматривал внимательно. Ну, как обычно это делает человек, который не знает местности и старается все запомнить. А потом юрк в один из дворов и тоже оглянулся. Я в это время за угол спрятался. Куда же это он пошел, подумал я, и уже пожалел, что не Худай следил за ним. Худай тот все дворы тут знал, а я нет. Стою и не знаю, что делать дальше. И вдруг он снова выходит. Но уже без цветов, а с какой-то палкой в руках. А вместо плаща на нем куртка, а вместо шляпы — берет. Меня не проведешь, подумал я, не проведешь, как ни маскируйся. А он идет прямо на меня. Я за угол. Он за мной. Стой, говорит, мальчик. Я остановился. Подходит. Так проводишь меня в горы, к тому месту, где тюльпаны, спрашивает. Я тебе целую коробку конфет за это подарю. А я и сам дорогу плохо знаю, говорю я, вот сейчас вернется Худай, он все здесь знает. Ну что же, отвечает, подождем его. И только он это сказал, вижу, идет Худай. А с ним пограничник. О чем-то говорит Худаю, глядит на нас и улыбается. Потом отдал честь, даже каблуками щелкнул и руку протянул. Вам что, в горы надо, спрашивает и все продолжает приятно улыбаться. Да вот надо, товарищ лейтенант, за тюльпанами надо. Пожалуйста, могу проводить,

что же вы прямо к нам не обратились. Да я и хотел было, говорит тот, но думаю, вы люди занятые, зачем по пустякам вас отрывать от дела. А тут как раз с этими вот мальчиками познакомился. Ну что ж, пусть проводят они вас, согласился пограничник, они тут не хуже меня все знают. И ушел. А мы даже разочаровались от такого поворота. Потом уже мне Худай рассказал, что когда лейтенант увидел, к кому Худай его ведет, объяснил ему, что подозрительный тот — товарищ из ГДР, отдыхает здесь. А уже по дороге в горы он нам сам все рассказал. И что он здесь не один, а с дочерью, она больна, и врачи посоветовали для лечения воздух этих мест. Услыхала она о тюльпанах и попросила отца ей принести. Ну, он вначале ей покупал, а она капризничала, плакала, мол, выздоровею только тогда, когда отец не купит, а пойдет в горы и нарвет тюльпанов сам, таких, чтоб на них еще роса была. Вот такое она себе внушила.

— Это бывает у больных, — вставила Зойка.

— Истеричка, наверное, — дернулся Генка.

— Нет, — покачал головой Роман, — не истеричка, просто вот внушила себе такое и все… Ну, мы насобирали целый таз, Худай ведь с этим самым тазом и на границу ходил, и в горы с ним тоже пошел. Мы выбирали самые крупные, самые красивые тюльпаны. И чтобы роса на них была. А горная роса держится долго…

— Ну и как, девочка выздоровела? — нетерпеливо спросила Зойка.

— Да, мне потом Худай написал в письме, что выздоровела, а ее отец даже пригласил Худая на ее день рождения. Он потом писал, что эта капризуха оказалась очень веселой девчонкой, только по-нашему плохо говорит. Но обещала выучить не только русский, а и туркменский язык…

— Не умеешь ты, Роман, фантазировать! — вдруг сказал Генка.

— А зачем ему это? — сердито бросила Генке Наташа.

— Да все бы поинтереснее было, и про шпиона, и про эту саму девчонку…

— А когда выдумывают — неинтересно, — сказала Наташа. — Интересно, когда все правда.

10. Ночной дождь

Его никто не ждал, он начался незаметно; о таком дожде обычно говорят: «вкрадчивый»…

Весь день погода была ясной, и солнце заходило не в тучи — небо над горизонтом было чистым, да и не парило вовсе, собственно, никаких признаков дождя не было.

Он подкрался тихо и даже, казалось, не сверху, а как бы со стороны; его невидимые, нечастые капли с едва слышным, легким потрескиванием упали на листву деревьев, полетели в костер.

— Ой, что это, дождик? — удивленно ойкнула Зойка.

И тут только все подняли головы и увидели, что на небе ни одной звездочки и оно какое-то неправдоподобно черное, и нигде не гремел гром, ни разу, даже вдали, не вспыхнула молния, даже легкий ветерок утих. Но капли падали все гуще, уже шипели в костре, скользили ребятам за шиворот, и запахло вдруг сеном и приторно-сладковатым болотным запахом.

— Наверное, какая-то тучка, это не надолго, — успокоил всех Борис.

— А меня аж сильнее зазнобило и спать захотелось, — упавшим голосом произнесла Зойка.

— Его только нам и не хватало, — ворчливо сказала Наташа.

— Нет худа без добра! — весело бросил Генка, — если намочит нас, значит, тогда уж все будем переплывать на ту сторону. Все равно ведь — мокрые. А ночью солнышка нет, а костер дождик потушит — высушиться негде будет. А вообще-то от дождя лучше всего прятаться в воде. Вода всегда, когда идет дождь, кажется очень теплой.

— Это точно, особенно зимой, — усмехнулась Наташа. — Да мне-то что, я могу и до самого города плыть по реке.

Роман боялся, что она сейчас взглянет на него, но она посмотрела на Зойку. А посмотрел на Романа Генка. И спросил:

— Так что, капитан, может, все же рискнем переплыть? Что нам? От острова до берега всего каких-то двадцать пять — тридцать метров. А там кросс до села километра два, а в шесть утра пойдет первый автобус. Чего молчишь, капитан? — уже почти выкрикнул Генка.

Романа даже пот прошиб от этих Генкиных слов, он даже не понял, всерьез ли тот говорит или, как всегда, неудачно шутит. В мыслях сразу же остро мелькнуло одно: а что, если ребята и действительно примут такое решение, согласятся с Генкой? Да они бы, наверное, и согласились, если бы рядом не было этого спасительного домика.

Все же, видимо, он, Роман, везучий. Стараясь говорить как можно спокойнее, Роман ответил:

— А что, идея у Генки с точки зрения спорта великолепная. Но дождь, наверное, ненадолго да и не сильный он, а припустит сильнее, то укроемся в домике. Мы ведь это еще и раньше решили.

— Правильно, — сказала Зойка, — тем более, что я плохо плаваю, и ужасная трусиха, и мерзлячка. А ты как, Боря? — почему-то обратилась она за поддержкой к Борису.

— Капитан прав, — ответил Борис. — Мой дедушка всегда говорит, что рисковать зря — не храбрость, а дурость.

— И я согласна с Романом, — сказала Наташа, — хотя я не трусиха и плаваю получше вас. — Она протянула вперед руки ладонями вверх, словно определяя, сильный ли дождь, и, прислушиваясь к все возрастающему шуму, добавила: — Он тихий, но становится все сильнее и, наверное, обложной. Пошли в домик. Зачем отказываться от такого подарка?