Повести. Пьесы
Шрифт:
Он посмотрел на парикмахершу, понял ее и сказал:
— Да черт с ним, с сессоном. Стриги, как умеешь, и не мучайся.
— Я ж не знаю, как вам нравится.
— Как сделаешь, так и понравится. Он сел в кресло и прикрыл глаза. Руки у женщины были легкие и бережные, хорошие руки.
— Чему вы улыбаетесь? — спросила она.
— От удовольствия…
А забавно, думал он, ведь как пострижет, так и выпадет жить дальше. Сюда пришел вроде как бичом. Оставит гриву подлинней — придется хипповать. Оболванит —
— Голоду помыть?
Он кивнул, и женщина принесла железный кувшин с горячей водой. Ручка была обмотана тряпкой.
— Сервис у вас тут, — сказал он, — как в Амстердаме.
Женщина постригла коротко, но не оболванила: лицо в зеркале выглядело уверенным и даже красивым — густые брови, волосы от пробора крутой волной, длинный шрам на худой щеке.
А ничего, подумал Антоныч, годится. Следователь по особо важным делам. Или аферист.
— Молодец, — сказал он женщине, — как для себя старалась.
И глянув ей прямо в глаза:
— Может, и вправду для себя?
— Да нет уж, для кого другого, — ответила женщина и покраснела.
Ночевал он у нее.
Утром женщина готовила завтрак, а он лежал в постели, курил и без особого любопытства, больше из вежливости, спрашивал, чего она подалась на восток из своей Костромы.
— Жизнь так сложилась, — ответила женщина.
— Замуж думала выйти?
— И это тоже, — просто согласилась она. Горечи в голосе не было — видно, привыкла принимать жизнь такой, какая есть.
Работала она без сменщицы и ушла рано, показав, куда прятать ключ. Рубашку, свитер и портянки она ему выстирала с вечера. Хорошая баба, думал он, добрая. Надо уходить.
Он натянул еще влажный свитер, сунул ключ в условное место и ушел.
На стройку он подгадывал к обеду, но не вышло: на малой речке пополз берег и перекосило временный мост. Один торопливый шоферишко все же рискнул — машину завалило набок. Остальные пошли в объезд, что было дольше и неприятней, ибо несколько раз машину приходилось толкать.
Так что в Колькин ключ Антоныч добрался поздно, в сумерки, причем в мокрых портянках, и это было хуже опоздания, поскольку временем он был очень богат, а портянок запасных не имелось.
Он вышел там, где вышло большинство, хотел поставить рюкзак у ног, но сухого места поблизости не оказалось: новый асфальт был весь загваздан ошметками глины в рубчатых вмятинах.
— Центр, что ли? — полюбопытствовал Антоныч у худенького паренька.
— Тут центра вообще нету, — ответил тот не без удовольствия и, выждав паузу, объяснил: — Центр по проекту у реки. Вот лет через пять тут будет…
Парень был смешной, хрупкий, совсем молоденький, со светлыми глазами и почти бумажной белизны волосенками. Он старался держаться старожилом, но его типовая зеленая спецовка еще не
Антоныч посмотрел на парня, понял его и спросил без дальних подходов:
— Ну, и что тут у вас вечерами творится?
— А! — махнул рукой парень и улыбнулся. — Кто во что горазд.
— А ты во что?
— Я? Сегодня, например, костер.
Костер Антонычу был ни к чему, но на всякий случай поинтересовался:
— Далеко?
— Вон, на берегу, — показал парень. — Видно будет. Только вправо не идите, там асфальт плавят. А если по берегу идти, обязательно наткнетесь.
— И далеко этот берег тянется?
— Берег-то? — переспросил парень. Он опять выждал паузу и ответил с неумелой небрежностью: — Да не так чтобы очень. Примерно до Северного Ледовитого океана.
Молодец, усмехнувшись, подумал Антоныч, хорошую фразу запомнил.
Он узнал, где столовая, и сразу двинул туда, потому что время шло к закрытию.
Успеть-то он успел, но на раздаче было пусто — даже хлеб убрали.
— Ну хоть что-нибудь да есть, — убежденно сказал Антоныч.
Раздатчица развела руками:
— Закрылись уже. Вот котлета осталась, но ведь холодная и без гарнира.
— Компот, — сказал Антоныч и взял с подноса последний стакан. — Норма! Как в Букингемском дворце.
Он поел быстро и с удовольствием, хотя котлету пришлось облагородить столовой ложкой горчицы. Губы он утер салфеткой, добыв ее из стаканчика на соседнем столе. После чего со вздохом сказал раздатчице:
— Вот говорят — ужин отдай врагу. У меня врагов до черта, а ужин свой никто ни разу не отдал!
Раздатчица была молодая, некрасивая и замкнутая. Вникать в ее суть Антоныч не стал и лишь спросил, уже подняв свой рюкзачок:
— Ну и где же здесь Колькин ключ?
— Как где? Вот это и есть Ключ, — ответила она с некоторым недоумением.
— Да знаю, — отмахнулся Антоныч, — сам ключ где? Ну, родничок. От которого название пошло.
— Не знаю, — сказала она, пожав плечами, — у реки, наверное.
Антоныч вышел на улицу, угадал направление, обошел по отмостке ближний дом и увидел пустое пространство, где изрытое, где заросшее кустами, метрах в двухстах оборванное рекой и вновь возникшее в отдалении. Он перебросил рюкзачок через плечо и пошел к берегу.
Там над обрывом пологой горкой лежали бревна. Он подошел и сел на толстый, плохо ошкуренный ствол.
Он вдруг почувствовал пустоту и усталость. Ехал, старался, все же цель была. Теперь достиг. Вот он, Колькин ключ. Все.
Антоныч посмотрел на довольно широкую реку, в сумерках тугую и темную, на тяжелую черноту тайги вдали, привычным медленным взглядом прошелся по стройке, чтобы разом охватить ее и понять, и вдруг резко обернулся к реке.