Повести
Шрифт:
Глава четырнадцатая
Снежной долине, где очнулась Олеся, казалось, не было конца. Повсюду слепящая белизна девственного снега без единого следа даже маленькой пичужки. Вокруг ни кустика, ни деревца. Лишь оглушительная тишина без привычного гула моторов автомобилей. Хочется зацепиться взглядом хотя бы за какой-то холмик, лесок за горизонтом, чтобы, взяв его за ориентир, ползти к нему. Но всюду пусто и ослепляюще белым-бело. За Олесей тянется кровавый след. Ноги переломаны, руки травмированы, но позволяют ползти. И совершенно не понятно,
Где она и как оказалась в этой снежной пустыне еле живая, потерявшая память? Она даже имени своего не помнит. Смутное ощущение, похожее на растёкшуюся по зеркалу воду, когда смотришься в него и видишь то ли себя, то ли кого-то чужого, имеющего имя и адрес, и не можешь вспомнить ничего из прошлой жизни, словно память стёрта вместе с прошлым. Сунув руки в карманы не по размеру огромной куртки, чтобы немного их отогреть, она нащупала лист бумаги, на которой было написано явно мужской рукой: «Скоро буду, твой Глеб». Кто такой Глеб и почему она оказалась в его, мужской куртке?
Одни вопросы без единого ответа. Ветер гулял в разорванных, не по размеру больших штанах, которые были на Олесе. Казалось, что куски ткани вырваны из брюк вместе с её плотью. Свежие раны на коленях от соприкосновения с обледеневшей коркой снега, нестерпимо горели, будто на снег была высыпана соль. Ноги потеряли чувствительность то ли от боли, то ли от того, что на них не было обуви. Абсурдное, пустое и одновременно наполненное чем-то очень важным, пока неясным для Олеси место невольно вызывало чувство тревоги и страха.
Кто она и где? С какой целью она оказалась в заснеженном, пустынном поле? В конце концов – кто отнял у неё имя, вместе с ним и будущее, обрекая в этом ледяном настоящем на долгое и мучительное умирание.
Сквозь завывания ветра стали пробиваться невнятные человеческие голоса. Вначале – обрывки слов, сливающиеся с завыванием ветра. Потом чьи-то бормотания, стоны, хохот. Каким-то чудом Олеся доползла до высоких каменных стен, за которыми возвышался старинный мужской монастырь.
Здесь её никто не найдёт тем более, что она растеряла своё прошлое, а вместе с ним и будущее. Тот, с кем у неё оборваны нити чувств, не знает об этом месте. Её будут искать где угодно, но только не здесь. Хотя, зачем её искать, когда она уже труп, без прошлого, настоящего и будущего.
Подняв с большим усилием воли руку, чтобы постучаться в ворота, она в нерешительности опустила её. Агония оставшихся чувств заставили её сомневаться. Если она переступит эту черту, оказавшись по ту сторону монастырских стен, то никогда не вернётся обратно – так подсказывала интуиция. А ветер, внезапно поднявшийся в поле, толкал в продрогшую спину. Назойливо шептал: «Войди, войди!».
Из сна Олеся выскочила, как из затягивающего омута с полной уверенностью, что Глеб жив. Все, что происходит с ней в её снах ни что иное, как чувства и переживания Глеба, передающиеся через её тело.
Она вскочила с кровати и
Марк воспринял её новость, как саму собой разумеющуюся, предложив встретиться – у него появились интересные факты, которые могли бы пролить свет на гибель брата.
Олеся вспомнила ночные видения. Она покрылась холодным потом, руки затряслись мелкой дрожью.
– Олеся, Олеся, что с тобой? – одновременно раздался голос её подруг, Полины и Юлии, которые по очереди помогали Олесе ухаживать за детьми.
У Олеси от воспоминаний, пережитых во сне, словно они были реальными, перехватило дыхание, как будто её сон сдавил ей горло. Она часто, прерывисто задышала, хватая ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. На лбу выступили капельки пота.
– Ничего, ничего, сейчас будет легче, – подумала Олеся, сдавливая пальцами виски и закрывая глаза, – нужно сосредоточиться на чём-то позитивном, например, на детях. Негативные воспоминания отбирают остатки сил, не дают бороться за любимого, толкая в страну тоски и уныния шепчущей ей на ухо самой Безнадёжности.
Глава пятнадцатая
Всё чаще и чаще вспоминала Олеся сестру Марину, которая, отказавшись от дочки в роддоме, бросилась, не справившись с жизнью, под рефрижератор. Она любила сестру, несмотря на её оголтелое существование под дурманящими наркотиками, без цели и смысла. И конец её никчемной жизни – самоубийство. В церкви таких людей не отпевают, души их неприкаянно существуют в околоземных орбитах, не имея возможности, снова воплотившись, искупить грехи.
Зная это, Олеся всё-таки молилась об упокоении души Марины, о прощении её прегрешений. После очередной вечерней молитвы, Олеся провалилась в тревожный сон.
… Холод, запах сырой земли, постоянный сумрак давали обманчивую надежду, что её проклятое существование наконец-то закончилось, и она получит вознаграждение – смерть. Но Марина продолжала почему-то медленно, словно во сне, двигаться в очень тесном, похожем на гроб, помещении. Вслепую натыкалась на сырые, заплесневелые земельные стены, в которые пробивались корни растений и шершавая древесина, об неё она обдирала в кровь заледеневшие ладони. Гнилостный запах вызывал тошноту и головокружение, от холода и сырости ломило суставы, напоминая ей ещё и ещё, что она находится в настоящем аду. Заживо похороненная.
Она не знает, ни какой сегодня день, год. Здесь, в адовой вечности не существует времени… Ночи слились в одну слепую чёрную муку с пыткой-бессонницей и короткими забвениями с одними и теми же кошмарами, не дающими забыть её бесчисленные грехи. Нет и намёка на черту, разделяющую её существование до и после смерти. Наверное, она давно уже «там» – в пресловутом аду – отбывает своё вечное наказание. Проклятая.
Суставы болят бесконечной, нестерпимой болью, впрочем, как и спина, не разгибающаяся, как от постоянной тяжелой ноши. Может быть от работы?