Повести

Замойский Петр Иванович

— Ишь, нажрался Апостол на чужбинку!

В избе шум, гомон, крик. Не поймешь, кто с кем говорит, кто кому отвечает. Пастух тоже пьян. Ему поднесли уже не одну чашку, и он, молчаливый и несколько угрюмый человек, теперь тоже много говорит, смеется.

Я подошел к нему. Мне хотелось поговорить с ним, но он разговаривал с Вороном. Черный и высокий, с большим горбатым носом, Ворон гудел:

— Ты не сердись на меня. Я это так, а я люблю тебя. Главное дело — тебе хороших подпасков нанять. Самому

бегать за скотиной — лета не те, ноги не выдержат, а вот нанять тебе каких-нибудь шустрых, обучить их и пущай…

— Знамо, — вмешался и я, подражая Ворону. — Не бойся, найдешь хороших подпасков, дядя Федор, а сам сиди. А подпаски тебя будут слушаться. Будут они тебя слушаться, как отца родного! — крикнул я в самое ухо старику. — Ты не горюй. Ты, дядя Федор, выпил, я ведь тоже выпил. Я вот, дядя Федор, любую корову догоню, жеребенка тоже. Вот. А нынешней весной я училище кончу. Все экзамены сдам. Вот мы какие с тобой, дядя Федор! — болтал я.

Ворон схватил меня за плечо, повернул к себе лицом.

— Тебе сколько годов?

— Мне уже тринадцатый идет.

— Вот тебе один подпасок и есть, — указал он дяде Федору на меня. — Чего зря мальчишке бегать! Жрать-то дома все равно нечего.

— Правильно! — подхватил кто-то рядом.

— Верно! — ответили с другой стороны.

И вдруг все принялись расхваливать меня. Говорили, что я и послушный, и шустрый, — словом, самый подходящий человек в подпаски. А Ворон уже кричал старосте:

— Подпаска мы тут нанимаем дяде Федору!

— Кого?

— А вот сынишку Ваньки Наземова. Гляди, какой парень! Зря по улице бегает. Мальчишку пора к делу пристроить.

— Что ж, наймем. Как, дядя Федор?

— Отца надо спросить, — посоветовал кто-то.

И Ворон заорал:

— Дядя Ива–а-ан!

— Тут их много, Иванов. Какого вам?

— Наземова! Наземова!

— Тебя, дядя Иван, зовут.

Сквозь густую толпу мужиков протолкали моего отца. Вид у него был испуганный. Почему это весь сход вдруг, чего сроду не случалось, обратил на него внимание? Когда он очутился около нас, Ворон, указывая ему на меня, спросил:

— Наймешь своего наследника в подпаски?

Отец робко улыбнулся, поглядел на меня и ответил:

— А что ж?

— Вот и по рукам! — обрадовался Ворон.

Но я испугался и заплетающимся языком крикнул:

— Погодите нанимать! Мамку надо спросить.

— Чего ее спрашивать! Раз отец согласен, мать в стороне.

— Ну, она у нас не такая! — крикнул я. — Она у нас что захочет, то и сделает!

— А ты-то согласен?

— Мне что! Мне все равно. Делать нам всем нечего. Земли на нас нет. На девять едоков всего полторы души. Все равно по миру придется идти, а это я себе на хлеб заработаю и одежу с обувкой справлю.

— Правильно у мальчишки

голова привинчена. Рассуждает, как земский начальник. И нечего мать спрашивать.

— Нет, без мамки нельзя. Если она узнает, мне достанется и тятьке выстилку даст. Она сердитая.

— На сердитых воду возят.

— На нашей мамке не повезешь! Бочку опрокинет.

Боясь, как бы меня в самом деле не наняли без мамки, я толкнул отца и сказал:

— Пойдем домой.

— Пойдем, сынок.

— Ты куда же это? — остановил меня Ворон. — Что же в подпаски?

— Мамка у нас захворала, — соврал я Ворону. — Зубы у нее… — И поскорее стал проталкиваться к двери.

Мы вышли на улицу. Отец — сзади, а я, не разбирая дороги, устремился передом. Ветер бил в спину, поддувал под полушубок и гнал вперед еще быстрее. Отец что-то кричал мне, а я, не отвечая ему, то вяз в сугробах, то вновь выходил на дорогу и все прибавлял шагу. Мороз был так силен, ветер так лют, что все тепло от выпитой водки быстро испарилось. Я уже бежал. Сквозь снежный ураган мерцали огоньки в избах. Но вот я начал уставать, ноги подкашивались. Вскоре я совсем завяз в сугробе. И тогда закричал отцу:

— Тятька, вытаскивай!

Отец подхватил меня под плечи, вытащил, взял за руку и повел за собой.

В избе горел огонь. Спеша обрадовать мать, я устремился вперед, изо всей силы застучал в дверь, и когда братишка Филька открыл мне, я, вбежав в избу, крикнул:

— Мамка, я не дал тятьке всю выглохтить! Вот это тебе! Пей, мамка!

Она обрадовалась, взяла водку. Потом глянула на меня, вытаращила глаза и, чуть не выронив посуду, закричала.

— Пес ты эдакий, беги в сени, бери снег, оттирай нос! Ведь он у тебя белый.

2

Вечером, когда я сидел за столом и дочитывал книгу, то и дело поглядывая на мать — как бы она эту книгу у меня не вырвала и не выбросила, — к нам в избу вошел дядя Федор. Он поздоровался сначала с матерью, потом с отцом:

— Здорово, сваха Арина. И ты, Ваня, здорово!

— Поди-ка, — ответил отец. — Проходи, садись. Аль куда ходил?

— К Ермошке заглядывал. Хотел сына его Саньку в подпаски нанять.

— Вышло чего?

— Разь уломаешь.

Дядя Федор прошел к столу, сел рядом со мной и, похлопав меня по спине, взглянул на книгу.

— Какая она у тебя толстая, — заметил он. — Ужель всю прочитал?

— Немножко еще осталось, — смутился я.

— Ну, читай, читай. — Дядя Федор опять похлопал меня по спине.

Мать, стоявшая возле печки, сердито прищурила на меня глаза, крутнула головой, но дяде Федору сказала мягко:

— Балует он у нас. Книгами все балует!

— Это ничего. Пущай. Может, глядишь, и пригодится под старость.