Повести
Шрифт:
— Ага, попались! — крикнул я басом.
У Павлушкина отца топор выскочил из рук. Оба они так и присели. Помедлил, затем снова, уже спокойным голосом я сказал:
— Видим, видим вас, вылезайте на расправу. Давайте топоры!
— Я вам сейчас такие топоры покажу! — вышел из-за куста Павлушка с цепельником. Он смекнул, в чем дело. — Ну-ка, подойдите.
— А то побоимся? — пошли мы на него. — Кто вам разрешил рубить барский лес? Ну, ладно, на первый раз прощаем. Был на обрыве?
— Вчера. Он
— За этим и пришли. Пещеру не завалило?
— Нет, больше размыло. Глянешь — и вот–вот Лейхтвейс вылезет… Тятька, я пойду. Ты закопай пепельники, а вечером я их верхом на лошади отомчу. Веники тоже.
Павлушка на всякий случай взял топор, и мы втроем направились в лес.
— Настю с Олей взять? — шепнул он.
— Не надо… Ну, их, девчонок!
— И то правда, — согласился Павлушка. — Похвальную грамоту получил?
— Получил.
— Закажи Харитону рамку, повесь на стену.
— Зачем на стену?
— А куда же?
— Другое место я нашел.
— К образам, что ль?
— К коровьему хвосту.
Павлушка рассмеялся. И мне смешно от такой выдумки.
Степка шел молча. Он срезал себе палку и обстругивал ее.
Скоро попали мы в настоящие дебри. Повалены деревья, войлоком лежит прошлогодняя трава. Кустарники, глушь… Подходим к оврагу, утонувшему в лесах и сваленных деревьях. Повеял сырой воздух. Теперь продирались еле заметной дорожкой. Вот и овраг! Но нам нужно к таинственному обрыву с бассейном воды, а это ниже. Мы идем краем оврага. Деревья так и клонятся туда, некоторые совсем уже свисли или упали. Макушки их лежали на уступах.
Осторожно спустились в овраг. Дно его мокро. Плесень, тина. Остановились. Перед нами высокая стена камыша и тростника.
— Джунгли! — шепнул Павлушка.
Мы уже изрезали тростником себе руки, оцарапали щеки. Павлушка держал наготове топор, мы — ножи.
— Стоп! Дальше нет ходу! — остановился он. — Озеро Чанго. Сейчас появится кашалот.
— А если гиппопотам? — спросил я.
— Он отдыхает, нас поджидает.
Хотя мы и шутили, но нам было немного не по себе. Слишком таинственно это озеро, которому Павлушка дал название Чанго.
Мы остановились. Под нами был огромный наполненный водой котлован с отвесными берегами. Вода словно застыла. Какая глубина тут! Воображение подсказывало, что здесь совсем нет дна…
— Пойдемте вон туда, — указал Павлушка. — Там меньше тростника.
Под ногами хрустел сухой камыш, полуистлевшие тростниковые стебли с седыми кистями, сучья, мох. С. того места, куда привел нас Павлушка, очень хорошо видно все это глухое, дикое озеро.
— Видишь пещеру?
— Вижу, — ответил я, зачарованный.
Под крутым берегом зияла огромная дыра. О том, что эту нору промыла вода, стекая сюда из оврага, догадаться нетрудно,
— С полверсты небось глубина, — загадал Павлушка.
— Больше, — сказал я.
Даже Степка смотрел испуганно на озеро, переплыть которое ему никакого труда не стоило бы.
— А на дне небось крутит, — говорит Павлушка.
— Сразу затянет, — соглашаюсь я.
— Не приведи бог ночью тут.
— Днем, и то страшно…
Степка смотрит и молчит.
Возле краев на воде недвижимо и плотно лежат листья. Изредка садятся на них какие-то желтые мухи. Две стрекозы блестят зелеными крыльями. На длинных ногах, как по земле, бегает по воде стая комаров. Вдруг мы вздрогнули. Под нами что-то шлепнулось в воду.
— Кто? — побледнел Павлушка.
— Лягушка, черт! — крикнул Степка. — Здоровая!
Верно, лягушка. Мы видим, как она плывет, растянув вилкой задние ноги. И мы, оправившись от испуга, обрадовались. Оказывается, это таинственное озеро Чанго не мертвое. Может быть, тут и рыба есть? Мы осмелели. А Степка осмотрелся и, найдя подходящее место, спустился к воде на выступ. Он пристально начал смотреть в воду. За ним спустились и мы.
— Глядите — жуки! — указал Степка.
Приглядевшись, мы увидели плавающих в воде жуков. Они были шустрые, темнозеленые и шныряли взад–виеред, вверх и вниз. Они, видимо, охотились на кого-то. Некоторые из них плавали или боком, или вверх брюхом.
— Сейчас поймаю, — сказал Степка и хотел было сунуть руку в воду.
— Не надо! — крикнул я. — Укусит!
Степка отдернул руку.
— Отойди, а то сорвется обрыв, и мы ухнем.
— Я плавать умею, — сказал Степка.
— Тут тебе духу не хватит плавать.
— Мне? — вдруг вскипел он. — Мне не хватит? Эх, вы, трусы!
Мы не обиделись. Правда, мы побоялись бы плавать в этом озере.
— Глядите, — скинул он рубашку и начал снимать портки. — Глядите только: тут не больше сажени глубины. Вода теплая, пощупайте.
Мы и щупать побоялись. Мы смотрели на Степку, как на пропащего уже человека. Надо бы остановить его, но ведь он еще больше рассердится. Может, сам одумается. Но он уже голый. Подумав что-то, перекрестился и шлепнулся в воду. Мы вскрикнули. Погиб товарищ! Что теперь скажем дяде Тимофею? Степка быстро отплыл на середину и крикнул:
— Опускаюсь!
Языки присохли у нас. Ну, теперь-то ему конец. Долго его не было. Но вот показалась макушка, лицо, вот он, взмахнув руками, плывет к нам. Мы не смеем его спросить — достал ли дно? Подплыл, ухватился левой рукой за корень, поднял правую. В руке грязь.