Повести
Шрифт:
В самый разгар боя распахнулись ворота крепости, и отважный гарнизон ударил на шведов. Но они отбили атаку. Осажденные не могли долго держаться и ушли в город: у них почти не было пороху и пуль.
В это самое время Гилленкрок увидел вне линии огня толпы шведской пехоты, в беспорядке рассеявшиеся по полю.
– Сомкнитесь, ребята!
– сказал он, приблизившись.
– Разве с вами нет командира?
– Мы ранены, а все наши командиры перебиты, - отвечали они.
А русская конница уже охватывала
Пушечным ядром были разбиты носилки Карла. Он велел посадить себя на скрещенные пики. Но его никто не слушал.
Шведы уже бежали.
Казаки прорывались к нему, и он явственно слышал голос, хотя значение слов и было ему непонятно:
– Хлопцы! За короля тысячу дукатов! Берите его живьем!..
Но Карла спасли.
Его вынесли из гущи боя, посадили в генеральскую коляску - шесть пар лошадей цугом, - и он помчался прочь, опережая бегущие свои войска.
Тогда всадник отделился от королевской свиты и поскакал к крепости. Он помахал шляпой с белой обшивкой и крикнул:
– Впустите меня! Я первый министр короля граф Пипер. Сдаюсь в плен!..
Многие же из свиты Карла остались лежать на роковом для шведов поле.
Ядром, разбившим носилки, был убит Адлерфельд, придворный историк. Он успел довести свой труд до Полтавской битвы и умер вовремя - в тот самый день и час, когда славе и могуществу Швеции пришел конец...
Уже бой затихал, когда эскадрон конницы во главе с Роосом прорвался к шведским окопам под Полтавой. Но туда доспел Ренцель; он занял окопы, заставил Рооса положить оружие, и город был освобожден.
Так закончилась битва, продолжавшаяся не более двух часов, ибо "непобедимые господа шведы скоро хребет показали", - битва, стоившая Швеции утраты ее могущества и поставившая Россию в ряд великих держав.
Впереди разбитого войска мчался изменник Мазепа, спасая два бочонка с золотом и собственную свою жизнь.
По пыльным украинским шляхам бежали шведы. Горячий июньский ветер гнал зеленые волны садов. Под ветром склонялись вековые вербы и тополя, будто кланялись и лепетали: "Прощайте, шведы, бегите, шведы, вовек вам Украины не видать".
На другой день Карл прислал в Полтаву гонца, предлагая Петру мир на условиях, какие ему ставил русский царь ранее.
Но Петр ответил, что "король слишком поздно ухватился за мир" и что "на прежних статьях" договор заключить нельзя, ибо "дела обращение свое переменили".
А тридцатого июня застигнутые у местечка Переволочны остатки шведских сил (около пятнадцати тысяч) под начальством Левенгаупта сдались Меншикову, выдав все оружие, знамена, полковые кассы и котлы.
О "неописуемой храбрости" русских солдат говорил Петр в своих письмах с поля Полтавской победы.
Сам он показал высокий образец храбрости
"Волею судьбы, - писал шведский лейтенант Вейе, - армия, которая столь славилась в глазах своих противников, за четыре дня вконец погибла!"
Лейтенант был прав.
Пятьдесят тысяч шведов вторглись в пределы России, и только несколько сот ушло за Днепр, сопровождая бегущего короля.
"КАМЕНЬ ДЛЯ ОСНОВАНИЯ САНКТ-ПИТЕРБУРХА
ПОЛОЖЕН!"
Ой, Ворскло, рiчка невеличка!
Здавна вона славна
Не водою,
А вiйною,
Де швед полiг головою...
Шестого июля на раздольном Полтавском поле снова выстроили в боевой порядок русские и шведские войска. Полки стали на тех же местах, где стояли они во время недавнего боя. Но битва не могла начаться сызнова. Это был парад.
Девятнадцать тысяч пленных стояли без оружия и без шляп. Мимо них везли трофеи: палаши, мушкеты, пистолеты, шпаги; проходила артиллерия; колыхался ворох отбитых у врага знамен.
А кругом, насколько мог охватить глаз, толпился народ, пестрели балаганы и палатки и шла бойкая торговля всякой снедью.
Перед рядами войск стояли бадьи с питьем, были разложены на блюдах хлеб, соль, яйца. Петр обходил полки, останавливался у каждой роты, поздравлял солдат и черпал ковшиком из бадей...
А утром другого дня пальба из пушек возвестила начало большого пира.
В просторных шатрах - наметах - были вырыты рвы; земля из них выложена, утрамбована и накрыта холстом от палаток. Генералы - русские и пленные шведы - сели за эти "столы".
Петр сказал:
– Брат мой король Карл просил вас в шатры мои на обед, и вы по обещанию в шатры мои прибыли. Но брат мой король Карл с вами ко мне не пожаловал и тем слово свое нарушил, хотя я весьма его ожидал и усердно того хотел...
Вежливо улыбаясь, слушали едкую речь шведы. Среди них были: фельдмаршал Рейншильд и Пипер, первый министр.
Они долго молчали.
Но, выпив изрядно вина, разговорились, и оба сказали одно и то же: шведы "не чаяли", чтобы у русских было столь обученное войско; правда, Левенгаупт твердил, что "Россия перед всеми имеет лучшее войско", что оно "непреодолимо", но никто из шведов не верил ему...
Потом Рейншильд вспомнил о Переволочне, где пятнадцать тысяч шведов сдались девяти тысячам русских, и осторожно заметил, что лишь "несчастные обстоятельства" заставили их пойти на такой позор.
А граф Пипер сказал:
– Надо надеяться, что царь Петр вскоре свидится со своим братом королем Карлом и на Балтийском море будет по-прежнему добрый мир.
– Не по-прежнему, нет!
– сурово поправил его Петр.
– Ныне уже совершенно камень для основания Санкт-Питербурха положен!