Повести

Кунин Владимир Владимирович

Такие же замечательные афиши украшали стены кабинета хозяина цирка. Здесь все было плюшевое и золотое. Висели гравюры из лошадиной жизни, у двери стоял манекен, одетый во фрак, и у резной ножки манекена - лакированные башмаки с «ушками». А рядом в углу - «шамбарьеры» и стэки разных сортов.

За столом сидел удивительно симпатичный, дородный господин лет сорока пяти и, мечтательно подняв к потолку глаза, ласково улыбаясь, изредка шевелил губами, будто повторял про себя чьи-то прекрасные строки.

Однако,

если бы мы посмотрим на стол, то увидили бы руки господина. Господина директора цирка.

Его руки, вернее, пальцы - длинные, красивые с фантастической быстротой пересчитывали деньги. Пересчитывали так, как это мог сделать только профессиональный банковский кассир с тридцатилетним стажем.

Раздался стук в дверь. Хозяин цирка мгновенно сдернул с головы турецкую феску и прикрыл ею пачку денег. А затем, не изменяя выражения лица, повернулся и пророкотал:

–  Антрэ!

В дверь просунулась чья-то испуганная усатая морда и прохрипела:

–  Сергей Прокофьевич! К вам господин городской голова и господин полицмейстер идут-с!

–  Очень мило с их стороны, - улыбнулся хозяин цирка и щелкнул пальцами.

Морда исчезла. Хозяин цирка приподнял феску, не торопясь снял с пачки несколько крупных бумажек и положил их в правый карман шелкового стеганого халата с кистями, а потом снял с пачки еще несколько бумажек и положил их в левый карман. Оставшуюся пачку он спрятал в ящик письменного стола и замкнул на ключ.

А феску снова надел на голову. И в эту секунду открылась дверь и в кабинет вошли городской голова и полицмейстер.

–  Очень мило с вашей стороны, ваше превосходительство! И с вашей, ваше превосходительство!
– хозяин цирка широко раскинул руки, встал навстречу важным гостям.
– Прошу покорнейше, прошу покорнейше…

К «черной», служебной двери цирка подходили Васька-Жорж и Антуан-Федя.

Слышно было, как оркестр настраивал свои инструменты.

На почтительном расстоянии от входа слонялись мальчишки, стараясь хоть краешком глаза проникнуть за таинственную дверь.

–  Здрасьте, дяденька Жорж!
– крикнули мальчишки.

–  Привет, - ответил Вася и внимательно вгляделся в стайку мальчишек.

–  Здеся я, здеся, - негромко проговорил мальчишеский голос за из спинами.

Вася и Федя обернулись и увидели своего приятеля. Он стоял у самой двери, в тени, и будто бы безразлично смотрел в сторону.

–  Рыба пожарена хлеба я не достал куды ее девать?
– спросил он без запятых.

–  Подожди нас после представления на берегу. Там и поужинаем, - сказал Федя.

Мальчишка кивнул и повернулся к Васе.

–  Проведите, дяденька Жорж.

Вася изобразил удивление и спросил:

–  Куда?

–  Не смешите меня, дяденька. Или вы не знаете!

–  В цирк, что ли?

–  А то вы

не знаете!

–  Ты же раз двадцать смотрел, - сказал Федя.

–  Мне опять смерть как охота!

–  Я пойду, - сказал Федя Васе.
– Может быть, успею до представления у него хоть несколько рублей попросить.

Вася посмотрел на Федю, на мальчишку, и снова на Федю. Казалось, что в голове у него сейчас рождается какой-то план.

–  Иди, - сказал он Феде.
– Я мигом…

Федя ушел за кулисы, а Вася взял мальчишку за шиворот и отвел его в сторону. Приятели завистливо смотрели им вслед.

–  Я вам завтра ставридки - мильен наловлю! А хочете во-от такенного краба?
– и мальчишка развел руками на добрый метр.

–  Да заткнись ты! Не нужен мне твой краб. Ты язык за зубами держать умеешь?

–  Могила!
– мрачно и твердо проговорил мальчишка.

–  Ну так слушай, «могила»… Ты лошадь сможешь достать?

В кабинете хозяина шел приятный разговор.

–  Ах, господа, артисты - это дети, - говорил хозяин, мягко улыбаясь и приветствуя гостей рюмочкой коньяка.
– Милые, неразумные, требующие постоянного внимания и заботы. Каждый из них сохранил ребячью душу и, что иногда прискорбно, младенческое отношение к миру. Клянусь вам, господа, я несу этот крест исключительно из любви к искусству!

В дверь просунулась усатая морда.

–  Сергей Прокофьич! На один моментик-с… - сладко прохрипела морда.

–  Прошу прощения, господа, - улыбнулся хозяин цирка и вышел из кабинета.

В коридоре усатый громила одной рукой прижимал к стенке Федю и шептал хозяину:

–  Скандал грозится устроить, гнида этакая!..

–  Сергей Прокофьевич, ну хоть часть денег-то отдайте! Хоть сколько-нибудь! Мы же с Васькой с голоду дохнем!

–  Тих-хо!
– усатый поднес огромный кулак к носу Феди.

–  Он правильно говорит «тихо», - ласково сказал хозяин.
– Тихо. До конца сезона - ни копейки. Вон отсюда!

Хозяин цирка вернулся в кабинет, сел, как ни в чем ни бывало в кресло, и продолжил свой монолог:

–  Поверьте мне, что сегодня управлять цирком с пользой для народа и просвещением для умов может только человек, обладающий мудростью Талейрана и нежным сердцем многодетной матери…

Их превосходительства молча выразили свое восхищение хозяину цирка, а одно из превосходительств правой рукой приподнял рюмку, левой же умильно приложил платок к глазам.

А потом их превосходительства сидели в ложе со своими чадами и домочадцами, аплодировали первому номеру - гротеск-наездницам на двух толстозадых битюгах, и все время незаметно, стараясь не привлечь внимания друг друга, пытались хоть краем глаза, хоть наощупь, определить количество денег, врученных каждому хозяином цирка.