Повести
Шрифт:
Рыбак также сунул ее в темную дыру чердака. Затем, едва не опрокинув жернова, втащил на них
Сотникова. Верхнее бревно отсюда было еще высоко, но Рыбак все-таки дотянулся до него и, гремя по
стене сапогами, как-то взобрался наверх. Тут же ухватил за протянутые руки Сотникова. Дёмчиха все
время усердно, хотя и не в лад, помогала снизу; Сотников ослабело карабкался, напрягаясь из
последних сил, и наконец перевалился через верхнее бревно стены.
–
– подсказывала снизу хозяйка.
Рыбак пробежал по мягкой чердачной засыпке. Тут, как и в сенях, господствовал полумрак, хотя из-
под крыши и сквозь маленькое слуховое окошко во фронтоне пробивалось немного света, в котором был
виден широкий столб кирпичной трубы, какие-то обноски на длинном шесте, сломанная прялка внизу.
Поодаль под крышей он рассмотрел порядочный ворох пакли.
– Сюда давай!
Сотников, подобрав винтовку, на четвереньках подался под скос крыши в угол, куда указал Рыбак, и
тот, поддев сапогом, навалил на него ворох пакли. Потом и сам затиснулся под крышу за спину
товарища.
Замерев, они лежали, едва справляясь с дыханием. В нос шибало резким пеньковым запахом, костра
из пакли обсыпала лицо и кололась за воротником. Напрягая слух, Рыбак старался понять, шли немцы
по их следам или так просто направлялись в деревню. Если по следам, то, разумеется, будут искать.
Тогда вряд ли им тут отсидеться. В груди Сотникова громко хрипело, это мешало слушать, и все же они
старались не пропустить ни одного звука снаружи. Голоса раздавались уже так близко, что Рыбака
охватила оторопь: немцы заговорили с Дёмчихой.
– Привет, фрава! Как жисть?
Оказывается, это были полицаи, Рыбак узнал их с первого слова. Не останавливаясь, они прошагали
по двору, кажется направляясь к двери. Дёмчиха почему-то молчала, и Рыбак весь напрягся, страстно
желая, чтобы они прошли мимо.
– Что молчишь? Зови в гости, - глуховато донеслось снизу.
– Пусть вас на кладбище зовут, таких гостей, - был им ответ.
«Э, не надо так, - с сожалением пронеслось в голове у Рыбака. - Зачем задираться!» Чутко
вслушиваясь, он почти со страхом переживал грубые слова хозяйки и очень опасался, что та каким-
нибудь неосторожным словом разозлит их, и тогда не миновать беды.
– Ого! Ты что, недовольна?
– Довольна. Радуюсь, а как же!
– То-то! Водка есть!
– А у меня лавка, что ли?
– Тогда гони пару колбас!
– Еще чего захотели! Из кошки я их вам наделаю? Подсвинка забрали, а теперь колбас им!
132
– Вот как ты нас встречаешь!
–
– Партизан так, наверно, сметанкой
кормила бы.
– Мои дети полгода сметаны не видели.
– А мы сейчас это дело проверим!
Ну конечно, нельзя было так задиристо обращаться с ними, вот они и не прошли мимо - их тяжелые
шаги затопали уже в сенях. Но, кажется, дверь в избу еще не открывали, и Рыбак похолодел от
неожиданного и такого естественного теперь предположения: а вдруг полезут на чердак за колбасами?
Но нет, пока что стучали в сенях, наверно, откинули крышку сундука, что-то там упало и с громким
жестяным стуком покатилось на пол. Боясь шевельнуться, Рыбак тихо лежал, вперив глаза в сухое,
почерневшее стропило, и думал: нет, пришли не за ними. Ищут продукты - обычный полицейский
промысел в деревне, а на кладбище, по всей вероятности, пост-засада - будут караулить дорогу.
Они все еще шарили в сенях, как Сотников рядом неестественно напрягся, в груди у него что-то
ужасающе всхлипнуло, и Рыбак почти обмер в испуге - показалось, закашляет. Но он не закашлял, как-то
сдержался, притих, а они там, внизу, уже стукнули дверью, и вскоре их голоса приглушенно зазвучали в
избе.
– Где хозяин? В Московщине?
– А мне откуда знать?
– Не знаешь? Тогда мы знаем. Стась, где ее мужик?
– В Москву, наверно, подался.
– О, сука, скрывает! А ну врежь ей!
– А-яй! Гады вы!
– дико закричала Дёмчиха. - Чтоб вам околеть до вечера! Чтоб вам глаза ворон
повыклевывал! Чтоб вы детей своих не увидели!..
– Ах вот как! Стась!
В избе испуганно заверещала детвора, вскрикнула и умолкла девочка. И вдруг из напряженной груди
Сотникова пушечным выстрелом грохнул кашель. У Рыбака как будто оборвалось что внутри, руки под
паклей сами рванулись к Сотникову, но тот кашлянул снова. В избе все враз смолкли, будто выскочили из
нее. Рыбак с невероятной силой зажимал Сотникову рот, и тот мучительно давился в неуемных потугах.
Но, видимо, было поздно - их уже услышали.
– Кто там?
– наконец прозвучало внизу.
– А никто. Кошка там у меня простуженная, ну и кашляет, - слышно было, перестав плакать, испуганно
заговорила Дёмчиха.
Но ее не слишком уверенный голос, наверно, не убедил полицейских.
– Стась!
– властно скомандовал громкий свирепый бас.
Рыбак на выдохе задержал дыхание, с необыкновенной ясностью сознавая, что все пропало.