Повести
Шрифт:
– Откуда же?
– Не знаю точно. Километров восемнадцать будет.
– Правильно. Будет. Какие деревни рядом?
– Деревни? Дегтярня, Ульяновка. Ну и эта, как ее... Драгуны.
Портнов заглянул в лежащую перед ним бумажку.
– А какие у вас связи с этой... Окунь Авгиньей?
– Дёмчихой? Ей-богу, никаких. Просто зашли перепрятаться, ну и поесть. А тут ваши ребята...
– А ребята и нагрянули! Молодцы ребята! Так, говоришь, никаких?
– Точно никаких.
Следователь бодро вскочил из-за стола, локтями поддернул сползавшие в поясе бриджи.
– Не виновата? А вас принимала? На чердаке прятала? Что, думаешь, не знала, кого прятала?
Отлично знала! Покрывала, значит. А по законам военного времени что за это полагается?
Рыбак уже знал, что за это полагается по законам военного времени, и подумал, что, пожалуй,
придется отказаться от непосильного теперь намерения выгородить Дёмчиху. Было очевидно, что на
каждую такую попытку следователь будет реагировать, как бык на красный лоскут, и он решил не
дразнить. До Дёмчихи ли тут, когда неизвестно, как выкарабкаться самому.
– Так, хорошо!
– Следователь подошел к окну и бодро повернулся на каблуках; руки его были засунуты
в карманы брюк, пиджак на груди широко распахнулся.
– Мы еще поговорим. А вообще должен признать:
парень ты с головой. Возможно, мы сохраним тебе жизнь. Что, не веришь?
– Следователь иронически
ухмыльнулся. - Мы можем. Это Советы ничего не могли. А мы можем казнить, а можем и миловать.
Смотря кого. Понял?
Он почти вплотную приблизился к Рыбаку, и тот, почувствовав, что допрос на том, наверно, кончается,
почтительно поднялся со стула. Следователь был ему по плечо, и Рыбак подумал, что с легкостью
придушил бы этого маломерка. Но, подумав так, он почти испугался своей такой нелепой тут мысли и с
деланной преданностью взглянул в живые, с начальственным холодком глаза полицейского.
– Так вот! Ты нам расскажешь все. Только мы проверим, не думай! Не наврешь - сохраним жизнь,
вступишь в полицию, будешь служить великой Германии...
– Я?
– не поверил Рыбак.
Ему показалось, что под ногами качнулся пол и стены этого заплеванного помещения раздались
вширь. Сквозь минутное замешательство в себе он вдруг ясно ощутил свободу, простор, даже легкое
дуновение свежего ветра в поле.
– Да, ты. Что, не согласен? Можешь сразу не отвечать. Иди подумай. Но помни: или пан, или пропал.
Гаманюк!
Прежде чем он, ошеломленный, успел понять, что будет дальше, дверь раскрылась, и на пороге
вырос тот самый Стась.
– В подвал!
Стась дурашливо уставился на следователя.
– Так это... Будила ждет.
–
– взвизгнул следователь.
– Ты что, глухой?
Стась встрепенулся.
– Яволь в подвал! Биттэ, прошу!
Рыбак вышел, как и входил, в крайней растерянности, на этот раз, однако, уже по другой причине.
Хотя он еще и не осознал всей сложности пережитого и в еще большей степени предстоящего, но уже
чувствовал остро и радостно - будет жить! Появилась возможность жить - это главное. Все остальное -
потом.
– Гы, значит, откладывается?
– дернул его за рукав полушубка Стась, когда они вышли во двор.
– Да, откладывается! - твердо сказал Рыбак и впервые с вызовом посмотрел на красивое,
издевательски-улыбчивое лицо полицая.
Тот хохотнул хрипловатым, вроде козлиного блеяния, голосом.
– Никуда не денешься! Отдашь! Добровольно, но обязательно - требуха из тебя вон!
«Дурной или прикидывается?» - подумал Рыбак. Но Стась теперь мало беспокоил его: у него
появился защитник.
145
13
Сотникова спасала его немощность: как только Будила начинал пытку, он быстро терял сознание. Его
отливали, но ненадолго, мрак опять застилал сознание, тело не реагировало ни на ременные
чересседельники, ни на специальные стальные щипцы, которыми Будила сдирал с пальцев ногти.
Напрасно провозившись так с полчаса, двое полицейских вытащили Сотникова из помещения и бросили
в ту камеру, к старосте.
Некоторое время он молча лежал на соломе в мокрой от воды одежде, с окровавленными кистями рук
и тихо стонал. Сознание то возвращалось к нему, то пропадало. Когда за дверью утихли шаги
полицейских, к нему на коленях подполз староста Петр.
– Ай-яй! А я и не узнал. Вот что наделали...
Сотников услышал новый возле себя голос, который показался ему знакомым, но истерзанное его
сознание уже не в состоянии было восстановить в памяти, кто этот человек. Впрочем, человек вроде был
расположен к нему, Сотников почувствовал это по голосу и попросил:
– Воды!
Человек, слышно было, поднялся, не сильно, хотя и настойчиво постучал в дверь.
– Черти! Не слышит никто.
Плохо соображая уже, Сотников все же понял, что помощи здесь не будет. И он ничего не просил
больше, погружаясь в забытье и оставаясь один на один со своими муками. Все время очень хотелось
пить. Какой-то густой знойный туман обволакивал все вокруг, Сотников долго тащился в нем на ватных
ногах, пока не увидел у забора колодец с ведром на цепи. Такими же ватными, бессильными руками он