Повести
Шрифт:
– Они же кусаются. Они же ножки мои обгрызли. Я же их страх как боюсь. Дяденька!..
– Ничего, не бойся. Крысы что? Крысы не страшны. Укусят, ну и что? Такой беды! Иди вон в мой угол,
садись. И я тут. . Я их, чертей!..
Он потопал еще, поворошил в углу и сел. Бася приткнулась на его насиженном на соломе месте.
Сотников вроде спал. Напротив то вздыхала, то сморкалась Дёмчиха.
– Так что ж... Что теперь сделаешь?
– спрашивал в темноте Петр и сам себе отвечал: - Ничего
сделаешь. Терпи. Недолго осталось.
Стало тихо. Рыбак свободнее вытянул ноги, хотел было вздремнуть, но сон больше не шел.
Перед ним был обрыв.
Он отчетливо понял это, особенно сейчас, ночью, в минуту тишины, и думал, что ничего уже
исправить нельзя. Всегда и всюду он ухитрялся найти какой-нибудь выход, но не теперь. Теперь выхода
не было. Исподволь его начал одолевать страх, как в том памятном с детства случае, когда он спас
девчат и коня. Но тогда страх пришел позже, а в минуту опасности Коля Рыбак действовал больше
инстинктивно, без размышлений, и это, возможно, все и решило. Впрочем, это случилось давно, еще до
колхозов, в пору его деревенского детства - что было вспоминать о том? Но почему-то вот вспоминалось,
вопреки желанию, - видимо, тот давний случай имел какую-то еще непроясненную связь с его нынешним
положением.
Жили они в деревне, не хуже и не лучше других, считались середняками. У отца был ладный буланый
коник, молодой и старательный, правда немного горячий, но Коля с ним ладил неплохо. В деревне
ребята рано принимаются за крестьянский труд, в свои неполные двенадцать лет Коля уже пробовал
понемногу и косить, и пахать, и бороновать.
В тот день возили с поля снопы.
Это считалось совсем уже мальчишечьим делом. Дорога была знакомой, изученной им до
мельчайших подробностей. Почти с закрытыми глазами он помнил, где надо взять чуть-чуть стороной,
где держать по колеям, как лучше объехать глубокую, с водой, рытвину в логу. Самым опасным местом
на этой дороге была Купцова гора - косогор, поворот и узкий овражек под высоким обрывом. Там надо
было смотреть в оба. Но все обходилось благополучно. Отец подобрал последние крестцы в конце нивы
и, видно, нагрузил телегу с избытком - едва хватило веревки, чтобы увязать воз. К нему наверх
взобрались еще семилетняя сестренка Маня и соседская девочка Люба.
Всю дорогу, переваливаясь из стороны в сторону, он тихо ехал на высоком возу, как всегда уверенно
управляя конем. Миновали Купцову гору, дорога пошла в лог. И тогда что-то случилось с упряжью, конь
не сдержал, телега высоко задралась левой стороной и стала клониться направо. Коля бросил взгляд
вниз и скатился с воза.
212
Ясно поняв, что должно
тяжелый воз, подставляя под его край свое еще слабое мальчишеское плечо. Тяжесть была
неимоверной, в другой раз он, наверное, ни за что бы не выдержал, но в этот момент выстоял. Девочки
скатились на землю, его завалило снопами, но лошадь все же как-то справилась с возом и отвернула
передок в сторону от угрожающей крутизны оврага.
Потом его хвалили в деревне, да он и сам был доволен своим поступком - все-таки спас от беды себя,
коня и девчонок - и начал думать тогда, что иначе поступить не мог. И еще Коля поверил, что он человек
смелый. Самым важным было, конечно, не растеряться и не струсить.
И вот теперь перед ним опять тот самый обрыв.
Только здесь не растеряться мало, и никакая смелость здесь не поможет, здесь нужно что-то другое,
чего ему явно недоставало. Тут он связан по рукам и ногам и, видно, ничего уже сделать не сможет.
Но неужели тот следователь врал, когда что-то обещал ему, даже как будто уговаривал? Наверно,
напрасно Рыбак тогда не согласился сразу - завтра как бы не было поздно. Впрочем, оно и понятно.
Следователь тут, наверно, не самый большой начальник, есть начальство повыше, оно приказало, и все.
А теперь поправить что-либо, переиначить, наверно, уже поздно.
Нет, на гибель он не мог согласиться, ни за что он не примет в покорности смерть - он разнесет в
щепки всю их полицию, голыми руками задушит Портнова и того Стася. Пусть только подступят к нему...
16
После короткого разговора со старостой, который тем не менее совершенно обессилил его, Сотников
ненадолго заснул. Проснувшись, он неожиданно почувствовал себя мокрым от пота; столько времени
паливший его жар сменился потливой прохладой, и Сотников зябко поежился под своей волглой
шинелью. Но голове стало вроде бы легче, горячая одурь, туманившая его сознание, исчезла, общее
самочувствие улучшилось. Если бы не искалеченные, распухшие кисти рук и не набрякшая застаревшей
болью нога, то он, возможно, посчитал бы себя здоровым.
В подвале было темно и тихо, но никто, наверно, не спал, это ощущалось по частым, напряженным
вздохам, скупым движениям, притихше-настороженному дыханию людей. И тогда Сотников вдруг понял,
что истекает их последняя ночь на свете. Утро уже будет принадлежать не им.
Что ж, надо было собрать в себе последние силы, чтобы с достоинством встретить смерть.
Разумеется, иного он и не ждал от этих выродков: оставить его живым они не могли - могли разве что