Повести
Шрифт:
опережала его, но далеко не отбегала и часто оглядывалась. Очевидно, то, что они вырвались чуть не
из-под самого носа немцев, вызвало у девушки неудержимый азарт. Задорно оглядываясь на Ивана, она
лепетала с надеждой и радостью:
– Иванио, ми будет жит! Жит, Иванио! Я очэн хотель жит! Браво, вита!41
«Ой, рано, рано радоваться!» - думал Иван, оглядываясь на бегу, и тотчас увидел на седловине
первого эсэсовца. Он с трудом вылез из-за камней, высокий,
38 Русский! Русский! Стой! Почему ты убегаешь? Они хотят дать тебе хлеба! (нем.)
39 Назад! (нем.)
40 Иван, только не все патроны! Не все! (нем.)
41 Да здравствует жизнь! (итал.)
47
расстегнут, и на груди белела рубашка. Нет, он не спешил стрелять, хотя они были и не очень далеко от
него и намного ниже. С полминуты он смотрел на них, стоя на месте, а потом крикнул что-то остальным,
наверно подходившим к нему сзади, и захохотал. Смеялся он долго, что-то кричал вдогонку беглецам.
Потом, вместо того чтобы бежать за ними, сел на камень и снял с головы пилотку.
Джулия подскочила к Ивану и затормошила его:
– Иванио, Иванио, смотри. Он благородий тэдэско! Он пустиль нас! Пустиль... Смотри!
Иван не мог понять, почему они не стреляли и не преследовали, почему они оставили их и все
остановились на седловине. Один из них отошел в сторону и, размахивая автоматом, закричал:
– Шнеллер! Шнеллер! Ляуф шнеллер!42
– Иванио, тэдэски пустиль нас!
– на бегу с вдруг загоревшейся радостью лепетала Джулия.
– Ми жит!
Ми жит!
Иван молчал.
«Что за напасть? Что они надумали?» Все это действительно казалось ему странным. Но Иван был
уверен, что это неспроста, что эсэсовцы не от доброты своей остановили погоню, они готовят что-то еще
более худшее.
Но что?
Иван с Джулией добежали до самого дна лощины, сквозь рододендрон продрались на другую ее
сторону - невысокий, пологий склон-взлобок - и обессиленно поплелись наверх. Выветрившийся
песчаник и колючки низкорослой травы вконец искололи их ноги, но теперь они не ощущали жесткости
земли. Джулия то убегала вперед, то возвращалась, оглядываясь на немцев. Радость ее все возрастала
по мере того, как они отходили от седловины. Однако унылый, обеспокоенный вид Ивана в конце концов
не мог не обратить на себя ее внимания.
– Иванио, почему фурьёзо? Нёга, да?
– обеспокоенно спросила она.
– Не нога...
– Почему? Ми будем жит, Иванио, ми убегаль...
Кажется, он уже догадался, в чем было дело. Не отвечая ей, Иван торопливо ковылял по взлобку,
который дальше круто загибался вниз. Он скрывал
из-за пригорка, и тут Джулия, наверное также о чем-то догадавшись, вдруг остановилась. Горы впереди
расступились, на пути беглецов необъятным простором засинел воздух - внизу лежало мрачное ущелье,
из которого, клубясь, полз к небу туман.
С вдруг похолодевшими сердцами они молча добежали до обрыва и отшатнулись - склон круто падал
в затуманенную бездну, в которой кое-где серели пятна нерастаявшего зимнего снега.
24
Джулия лежала на каменном карнизе в пяти шагах от обрыва и плакала. Он не успокаивал ее, не
утешал - сидел рядом, опершись руками на замшелые камни, и думал, что, наверное, все уже кончилось.
Впереди и сбоку к ним подступал обрыв, с другой стороны начинался крутой скалистый подъем под
самые облака, сзади, в седловине, сидели немцы. Получилась самая отменная западня - надо же было
попасть в такую! Для Джулии это было слишком внезапно и мучительно после вдруг вспыхнувшей
надежды спастись, и он теперь не уговаривал ее - не находил для этого слов.
Из пропасти несло промозглой сыростью, их разгоряченные тела начали быстро остывать; вокруг в
скалах, словно в гигантских трубах, выл, гудел ветер, было облачно и мрачно. Но почему немцы не идут,
не стреляют, столпились вверху на седловине - одни сидят, другие стоят, обступив полосатую фигуру
безумного? Иван всмотрелся и понял: они развлекались. Раскуривая, тыкали в гефтлинга сигаретами - в
лоб, в шею, в спину, - и гефтлинг со связанными руками вьюном вертелся между ними, плевался,
брыкался, а они ржали, обжигая его сигаретами.
– Руссэ! Рэттэн! Руссэ!43 - летел оттуда истошный крик сумасшедшего.
Иван насторожился - сволочи, что они еще выдумали там? Почему они такие безжалостно-
бесчеловечные и к своим и к чужим - ко всем? Неужели это только от душевной низости, ради забавы?
Похоже было, немцы чего-то ждали, только чего? Возможно, какой-либо подмоги? Но теперь ничто
уже не страшно. Теперь явная финита, как говорит Джулия. Четвертый его побег, видимо, станет
последним. Жаль только вот это маленькое человеческое чудо - эту черноглазую говорунью, счастье с
которой было таким хмельным и таким мимолетным. Хотя он и так был благодарен случаю, который
послал ему эту девушку в самые последние и самые памятные часы его жизни. После всего, что
случилось, как это ни странно, умирать рядом с ней было все же легче, чем в ненасытной печи