Повести
Шрифт:
— Иванович, Люся здесь, в городе, живёт у подруги. Улица Октябрьская, пять. Если ещё не улетела в тайгу, найди и передай от меня низкий поклон. Деньги получу, что-то ей надо будет подарить. Как ты думаешь?
— Дело твое… Только такие дела не ради подарков совершают. Матери лучше купи что-нибудь.
— Семён Иванович! Чуть не забыл. Люська говорила, что собака твоя живая, ходить пробует.
— Вот за эту новость спасибо!
— Приезжай в гости ко мне на море. В любое время приезжай. Такой пир закачу! От души говорю,
— Приеду, Антон. Счастливо тебе… — оглянулся в дверях палаты, Антон тоскливо смотрел в окно на провисшую от снега ветку тополя.
После заседания правления Семён вышел из конторы и неожиданно встретил Фомича. Старик размашисто шёл в артель и, увидав Ковалёва, радостно заулыбался.
— Только прилетел, Сёмка, боялся тебя не застать. Хочу тебя в гости сводить. Пойдём?
— К тебе?
— Ко мне потом. Сначала к тому инженерке. Пока он не загнулся, вытряхнем из него тайну!
— Сомневаюсь. Столько лет молчал.
— Не может того быть. Страшно ему помирать с таким грехом. Исповедуется.
— Кондрат Фомич! А ведь, на тебе тоже грех!
— Какой, паря? У меня ить столь накопилось, все и не упомнишь, — довольно ощерился старик.
— Пойдём со мной, к твоему другу потом сходим.
— Куда итить?
Семён нашёл улицу и нужный дом, постучал. Кондрат терпеливо сопел за спиной, не понимая, зачем его сюда привели.
Двери открыла незнакомая девушка. Ковалёв первым зашел в комнату и, увидев радостное лицо вскочившей из-за стола Люси, заговорщически приложил палец к губам. Она растерянно остановилась, но тут увидела ввалившегося старика и опять села к столу. Хозяйка усадила гостей и поставила электрический самовар.
— Сёмка? Видать, ты меня сватом привел сюда? Какая же тут из них твоя, обе девки пригожие, глаза разбегаются. Так разве ходят свататься, с голыми руками-то?
— Помнишь, Фомич, ты мне рассказывал, как тебя, обмороженного, нашли эвенки на Орондоките?
— Ну? Сказывал. А чё из этова?
— Расскажи ещё раз.
— Да, паря, счас как-то не к месту. Нашли, и всё.
— А помнишь ту девушку, которая тебя вывезла в город?
— А ты, откель прознал, что вывезла девка? Я ж тебе вроде не говорил про это?
— Фомич, перед тобой сидит твоя внучка.
— Внучка?! Чё мелешь-то, паря…
— Вспомни хорошо. Ведь, был грех? Кондрат уставился на Люсю, потом вскочил и полез целоваться.
— Неужто! Господи! Неужто, правда?
Девушка обняла его сивую голову и заплакала.
— Как же так, дедушка. Она тебя так ждала, бабушка, перед смертью маме наказывала ставить палатку на том месте, где она тебя отхаживала. Где ж ты был?
Фомич потускнел, крякнул и хмуро отвел глаза.
— Хто ж знал про такие дела. Я ж в этих местах ошивался всю жизнь, неужто не могла сыскать?
— Ладно, не печалься, — улыбнулась Люся, — хорошо хоть внучку повидал.
— А хто у меня народился, сын аль дочь? По
— Дочка…
— Так где она, мать-то твоя? Где? Дочь-то где? Иё бы глянуть!
— Нету мамы, её медведь задрал.
— Ах ты, беда какая. Раненый, што ль?
— Весенний, голодный был.
— А сама, как живёшь, может, деньгами помочь? Сколь хошь дам, не стесняйся. Я ноне богатый стал. И деньги обрел, и кровь родную. Ах, Сёмка! Вот отчудил! Где ж ты иё сыскал, пошто ранее не сказывал?
— Свести вас хотел, да всё не было времени.
— Я тебе такой радости век не забуду. Сёдня в ресторан махнём. Эт надо такому стрястись.
— Нет, Фомич, пойдём к тому инженеру, другу твоему, сейчас, как раз, хорошо, ты взбудоражен и не отступишься.
— Ну, Сёмка! Пошли! Я из него счас всё вызнаю. Помяни моё слово. Внуча, пойдём с нами? Одевайся.
Кондрат молодел на глазах. Радость его была неуёмной, кружился вокруг Люси, помогая надеть пальто.
— Пальтёнка старая у тебя, так не годится, — он вывел её за руку на улицу и уговорил идти в магазин.
Пробился Фомич к директору универмага и вскоре принёс дублёнку. Что стоила она Кондрату, можно было судить по испуганному лицу директора и оторванной пуговице на его пиджаке. Кольца, серьги, ворох платьев — только успевали подавать и заворачивать. Люся смущённо жалась к прилавку.
Отнесли покупки к её подруге. Старик упросил переодеться, гоголем вышагивал рядом с нарядной девушкой.
Прошли почти весь городок. По маленькой улочке добрели к покосившейся калитке. Изба старая, вросшая в землю, пережила не одно поколение хозяев. Из трубы валит дым, двор забит снегом, протоптана от порога узкая тропинка к поленнице сухих дров.
Обмели ноги веником и зашли в тесный коридор. Кондрат отворил дверь без стука. Кособокие оконца бросают яркий свет на самотканный половик из тряпья. Стучат на стене ходики с кукушкой, растекается тепло от красной плиты.
— Валерьян Викторович! Живой? — гаркнул Фомич.
— Кто там? — отозвался сонный голос из другой комнаты. — Ты, Кондрат?
— А кто же ишшо, надоел, поди?
— Надоел… Уходи! Нет сил быть с тобой.
Разделись и пошли на голос. Худоликий старичок лежал на койке под одеялом, тревожно смотрел на гостей.
— Чё разлегся, не встречаешь?
— Простудился надысь. Отлёживаюсь, лекарства извожу.
— Помереть не вздумай! Я тебе и на том свете покоя не дам.
— Да хоть бы помереть, отвязаться от тебя.
— Хватит придуряться, вставай! — Фомич вытащил бутылку водки из кармана. — Выпьем, и всё расскажешь. Если опять промолчишь, живьём спалю в этой хате, чтоб не коптил белый свет.
— Ты спалишь, не сомневаюсь, — выпростал худые ноги из-под одеяла и потёр ладонями жёлтую щетину на лице. — Тебе-то, Кондрат, это горе зачем? Сам дуба скоро дашь. Прославиться хочешь?