Повести
Шрифт:
Впервые Жанно стал уважать самого себя. Так! Он будет участником общего дела, как эти прекрасные офицеры, которых крепко спаяла война! Вот его, Ивана Пущина, предназначение! Вот жизнь!
РУКУ В РУКУ!
Весна 1817 года была ранняя и длительная.
В первых числах мая на липах забрезжила молодая, светлая зелень. На Царское Село словно опустилось
Белые статуи в свежей зелени выглядели как будто вымытыми. И лебеди на голубеющей воде казались мраморными. Они плыли, не сгибая шеи, словно прислушивались к звукам, которых люди не слышат.
До окончания Лицея осталось несколько недель.
Жанно снова ходил один по парку с учебником под мышкой. В лицейском садике Энгельгардт с воспитанниками старшего курса только что заложили памятник — вернее, плиту, посвященную «местному духу». Егор Антонович был поклонником Царского Села. Он считал, что здесь необыкновенно здоровый воздух, и решил в честь этого поставить плиту «духу», который, как верили древние римляне, живёт в каждом месте и охраняет его от зла. Этот же царскосельский «дух» должен быть добрым гением Лицея. По сему случаю Егор Антонович произнёс небольшую речь и даже утёр слезу платочком.
Император любовался прогулками лицеистов из окна дворца и однажды ласково сказал Энгельгардту:
— Как они милы в мундирах!
Энгельгардт почтительно поклонился.
Для Егора Антоновича всё было в порядке. Но для Жанно жизнь только начиналась и всё было в беспорядке.
Как во сне, вспоминал он дедушкину карету, представление министру, первые дни в Лицее, тоску по дому, потом весёлую компанию первокурсников, ссоры, примирения, двенадцатый год, победу над Пилецким…
«Какие мы тогда несмышлёные были — думал Жанно, — совсем ещё ребятишки!»
Тоска по дому прошла. Жанно привык к лицейской «республике», хотя в ней были разные люди.
Смешной, но чистый душой Вильгельм… Медлительный, умный Дельвиг… Тихий, добрый Матюшкин… Обезьяна-Яковлев, товарищеская душа… И Пушкин, блестящий, горячий, порывистый, то весёлый, то грустный, споров с ним было много, но ссоры ни одной…
Снова в Софии поёт воинская труба и напоминает о тех офицерах, которые мыслят одинаково с ним, Пущиным. И ещё напоминает труба о долге перед отечеством. И ещё — о тайном обществе, о союзе людей благородных и честных.
Вдохновенный профессор Куницын призывал когда-то лицеистов «не отвергать гласа народного». Нашлись люди, которые не отвергают гласа народа — и где? Рядом с царским дворцом! И никто о них не знает!
Сказать Саше?
Саша Пушкин сидел на берегу пруда, опершись локтем о чугунную спинку скамьи, уткнув кулак в щёку. Жанно очень хорошо знал, что в такие минуты с Сашей лучше не разговаривать. Пушкин бесился.
Лебеди один за другим выплывали из ракитника. Над прудом неслись их гортанные весенние крики.
Жанно ушёл в глубину Екатерининского парка. Здесь, за причудливым мостиком «Большого Каприза», стояла будочка, в которой генерал Захаржевский держал ручного медвежонка.
Издали слышно было, как бряцает цепь. Медвежонок бегал из стороны в сторону, грыз цепь и ворчал — тоже бесился.
Жанно посмотрел на пленного зверя, покачал головой и прошёл дальше. Майский воздух и в самом деле был необыкновенно вкусный. Он как будто пропитывал насквозь всё тело. Жанно уселся на скамью, развернул учебник. И тут послышался заливистый лай маленькой собачки.
Жанно знал — это лает царский Шарло. Лай был тревожный, злобный, неистовый. Мимо Жанно пробежали двое караульных солдат со штыками наперевес. За ними бежал адъютант с обнажённой шпагой.
Жанно повернулся в другую сторону и с изумлением увидел Паньку.
— Ваше благородие, — отчаянно прошептал Панька, — скорей уходите! Медвежонок с цепи сорвался!
Панька исчез, словно сквозь землю провалился.
Жанно думал было уйти, сделал шаг по тропинке и вдруг лицом к лицу встретился с императором.
Александр I в одной руке держал треуголку, а другой натягивал поводок собачки. Лицо у него было в красных пятнах, лоб в поту.
Увидев Жанно, он вздрогнул и яростно округлил свои выпуклые голубые глаза. Несколько секунд он смотрел на Пущина взглядом лютого зверя, как будто хотел вцепиться ему в горло. И вдруг стремительно бросился в сторону. Жанно застыл на месте.
Царь с треском пробился сквозь кусты и пропал. За ним выпрыгнули на тропинку два адъютанта.
— Где его величество? — крикнул один из них.
Жанно мотнул головой в ту сторону, куда убежал царь.
— А, чёрт возьми, что вы тут делаете? — пробасил один из адъютантов. — Убирайтесь прочь!
Оба бросились вслед за царём.
Но Жанно не ушёл. Он стоял один в тени аллеи до тех пор, пока за деревьями не хлопнули два выстрела. Тут только он очнулся.
«Это зверя застрелили», — сообразил он.
Жанно побежал в Лицей. Возле самых ворот он наткнулся на Сашу Пушкина. Пушкин был теперь застёгнут на все пуговицы и вид имел самый спокойный. Жанно рассказал ему обо всём.
— Послушай, — добавил он, — ты посмотрел бы на его глаза! Поверишь ли, он смертельно испугался! Сначала от медвежонка, потом от меня побежал! О, Саша, это… царь бессовестный!
Пушкин улыбнулся.
— Эх! — сказал он. — Нашёлся один добрый человек, да и тот медведь…
Выпуск Лицея прошёл тихо. Первую награду получил Вольховский, вторую Горчаков.
На церемонии были император и министр. Император явно скучал. Энгельгардт рассказал о жизни Лицея за шесть лет. Куницын прочёл «Постановление о выпуске». Потом всех окончивших по очереди представили императору с объяснением присуждённых им чинов и наград.