Повести

Васильев Борис Львович

–  Жаль, конечно, водку, но ради вас, Зоечка…

–  Ради меня ничего не надо. Спасибо.
– Зоя сдвинула колени, на которые кругло натянута была пола полушубка, поднесла руки к шипящему пламени гильзы, взглянула на Кузнецова: - Вы что, спите, товарищ лейтенант? Странно, когда один человек молчит. Как трезвый среди пьяных. У вас что, аппетита нет?

–  Я не сплю, - отозвался Кузнецов, неподвижно сидя в тени.
– Просто согреваюсь…

Он действительно наслаждался благодатным теплом землянки, ее влажной духотой, живым светом самодельной лампы, звуками голосов, угловатыми

тенями по стенам; внутренняя зябкая дрожь прошла; потный, он все же основательно промерз на ветреном берегу, мокрые ремешки холодка еще прислонялись к лопаткам, но ему не хотелось менять положения, не было сил пошевелиться. «Она была в окружении под Харьковом? Она воевала? Какое у нее удивительное лицо, - смутно думал он, глядя на Зою.
– В общем некрасива. Только глаза. И выражение лица меняется. Но она нравится и Нечаеву, и Уханову, и мне… Что у нее с Дроздовским? Непонятно как-то все…».

–  Послушай, Кузнецов!
– перебил спокойное течение его мыслей Давлатян.
– Почему не ешь? Суп остыл!

–  Кто говорит, что суп остыл?
– раздался за пологом землянки начальственный басок.
– Суп как огонь! Можно к вам?

–  Давай, давай, старшина, всовывайся!
– проговорил снаружи голос Уханова.
– Всовывайся!

Тяжелые ноги завозились у входа, с шорохом скатывая вниз комья земли, кто-то шарил по занавеси и, найдя край, оттолкнул ее в сторону. И высунулось из-за брезента узкое, набрякшее, ошпаренное морозом лицо Скорика, несколько хищно, по-птичьи посаженные глаза замерцали.

–  Вы не заблудились, старшина?
– спросил Кузнецов, по одному виду надвинутой на брови новенькой шапки вспомнив запоздалый его приезд.
– Что хотите?

–  Очень вы строги, товарищ лейтенант. Строже, можно сказать, чем сам комбат!
– заговорил старшина с достойной его неуязвимого положения колкостью и прибавил: - Вот! Доппаек положенный получите. И приказ вам и лейтенанту Давлатяну - к комбату… И санинструктору. От комбата я…

–  Оставьте доппаек здесь. И идите.

–  Вещмешок не могу оставить. Потом никаких следов не найдешь. А другой на земле не валяется.

–  Входите быстро - и освобождайте мешок!

Старшина втиснулся в землянку, внеся холод, поставил вещмешок с продуктами на брезент, подчеркнуто солидно вынимая галеты, масло, сахар, табак в пачках - целое богатство, к которому Кузнецов был сейчас равнодушен: обманчивую какую-то сытость чувствовал он после выпитой водки и съеденного сухаря.

–  На двоих!
– напомнил старшина.
– На лейтенанта Давлатяна и вас.

–  Идите, - приказал Кузнецов.
– Как-нибудь разберемся. Или вы еще хотите что сказать?

–  Ясно-понятно…

Старшина свернул вещмешок, крепко прижимая его к груди, задом выдвинулся из землянки, напружив шею, неодобрительным птичьим взором окинул напоследок примолкнувшую в минуту его появления Зою, полог задернул яростно, тщательно, недвусмысленно намекая этим на нежелательность Зоиного присутствия здесь. Затем возле входа снова послышался голос Уханова:

–  Ох, и люблю я тебя, старшина! Не знаю почему, души в тебе не чаю, родной наш отец и каптенармус. За аккуратность тебя уважаю, за ласку

к батарее.

–  Что ба-алтаете, старший сержант?
– раскатил за брезентом командирский басок старшина.
– Как разговариваете? Чего улыбаетесь? Встать как положено!

–  Тихо, тихо, старшина!
– засмеялся Уханов.
– Зачем так громко! Где встать как положено?

–  Р-разболтали командиры взводов младших командиров, нету никакого порядка. Доберусь я до вас, старший сержант!
– отчитывающе гремел за брезентом старшина, и похоже было - выговаривал это не одному Уханову, но заодно и обоим лейтенантам, которые должны были слышать его в землянке.
– По струнке ходить будете!.. Не таким рога обламывал! Разболтанной разгильдяйщины в батарее не допущу!..

–  Давай только не на басах, пока я тебя случайно, старшина, Богом и мамой не приласкал!
– посоветовал превесело Уханов.
– За отеческую заботу, старшина… Ты, золотой наш, строевой подготовкой с поварами позанимайся. Они поймут в момент. Все сказано.

Через минуту, зашуршав брезентом, Уханов вошел в землянку, с виду невозмутимо спокойный. Стянул замазанные землей рукавицы, начал тереть над огнем руки, оглядывая всех дерзкими, как бы все время сопротивляющимися глазами. Это выражение дерзости особенно придавал ему стальной передний зуб, холодно сверкавший, когда старший сержант говорил иди улыбался.

–  Работы к концу, лейтенант, осталось часа на два, - доложил он между прочим Кузнецову.
– Что, завтрак, обед и ужин - вместе? Великое дело! Если думаете, что я сыт, - глубокое заблуждение. Где мой огромный котелок, Нечаев?

Сразу стало в землянке теснее от большого, сильного тела Уханова, от его голоса, от его тени, затемнившей половину стены, от горьковатого запаха инея, которым пропитана была каждая ворсинка его шинели: с начала работы он не был в тепле.

–  Главное, старший сержант, фронтовые остыли.
– Нечаев щедро налил водку из котелка в кружку.
– Долго ждали.

–  Я пойду, родненькие мальчики, - сказала Зоя, застегивая крючки полушубка.

–  Знаете, Зоя… - Уханов сел около нее, расположился поудобнее перед продуктами на брезенте.
– Плюньте на все и переходите в мой расчет. Лично обещаю - в обиду никому не дадим. У нас терпимые ребята. Выроем вам отдельную землянку.

–  Я не против, - сказал Кузнецов и тут же поднялся. Он не знал, почему сказал так, почему эта фраза вырвалась у него, и, чтобы замять неловкость, принялся одергивать отвисшую кобуру на ремне, спросил: - Вы к комбату идете, Зоя?

Она изумленно посмотрела на обоих.

–  От кого вы меня хотите защищать? От немцев? Я сама могу. Даже без оружия. Вот какие у меня острые ногти!
– И принужденно заулыбалась, поцарапала ногтями руку Уханова.

Он не отстранил руку, весело поблестел стальным зубом.

–  Ноготки для маникюра! Что вы ими сделаете?

–  Ну, это еще как сказать!

–  Ах, Зоечка, храбрая вы очень, - не без вкрадчивости вставил Нечаев, как-то заметно потускневший с приходом Уханова.
– Что ваши ноготки, если кто черное дело задумает? Будете царапаться? Кусаться? Смешно будет выглядеть!