Повести
Шрифт:
Стук.
Но не в Евину дверь, а рядом.
— Подъезжаем… — сказал кто-то. — Собирайтесь.
Слышно, как открыли дверь в соседней каюте, как залопотал женский голос и по коридору потащили вещи. Потом резкий гудок. Пароход содрогнулся, качнулся набок, еще сильней застучала машина. И вот все стихло. Пароход медленно боком стал причаливать к пристани. В окно сквозь штору сверкнули, приближаясь, огни. На берегу — крики, ржанье лошади. С грохотом двинули на пароход деревянные сходни, и по сходням забарабанили ноги.
Ева
— Ты выйти хочешь, — шепчет Ева, — тебе нужно выйти? Нельзя, родная, нельзя. Потерпи, дорогая тетенька!
Ева слушает, не идет ли кто к ее двери. И только когда снова зашумели колеса, заплескалась и забулькала вода, заскрипели стены и пол, Ева отошла от двери и опять забилась с Кривулькой в угол дивана.
«Зря, — думает Ева, — зря я испугалась. Уж сегодня никак не могут искать. Что я!»
Снова шаркают шаги в коридоре. Официант, гремя тарелками и вилками, понес кому-то ужин. Кто-то заказал ужин. И на самом деле — или это только почудилось Еве — в щель каюты потянуло запахом свежеизжаренной котлеты. У Евы рот наполнился слюной. Ева с утра ничего не ела. И какая же она дура была, что не взяла у Насти мешка с продуктами! Тогда казалось, что есть никогда не захочется. А теперь пригодилось бы очень. Хоть бы черную корочку погрызть. И Кривулька голодная. Обе…
Настя говорила:
— Смотри, непременно закажи у официанта обед. Пускай в каюту принесет. А где все обедают, туда не кажи и носа.
Как же это заказывают обед? Наверное, надо позвать официанта и сказать:
— Будьте добры меню.
Официант подаст карточку. Тогда нужно по карточке выбрать что хочешь и сказать:
— Две порции супа с фрикадельками.
Как трудно! Ева ни за что не решится открыть дверь и крикнуть: «Официант!» Ни за что. Противный официант. Он все время прищуривает глаз и смотрит с любопытством. Нет, уж лучше не звать. Лучше сидеть, как мышь в норе, чтобы все о тебе забыли. Теперь нужно и голод, и все муки терпеть и сидеть не двигаясь. Что ж, Ева потерпит. Лишь бы, лишь бы не поймали.
Ветер час от часу сильней. Уже не ветер, а ураган. Он вздувает высокие валы, швыряет на палубу брызги и пену.
Яркими огнями зажегся в черноте ночи пароход «Матвей». Колеса с трудом рассекают воду, и без устали стучит машина. На каждой пристани кто-нибудь сходит: в коридоре начинается беготня, топот, тянут вещи. Всю ночь Ева не может уснуть. Скорчившись, она лежит на диване, не зажигая света, укрывшись пальто. Ева не знает, что ветер пригнал тучи и пошел крупный снег. И еще ветер пригнал по валам льдины, первые редкие льдины с верховьев реки. Кашинский пароход «Матвей» совершает свой последний рейс Пермь — Рыбинск среди снега и льдин.
Когда за окном чуть-чуть посветлело, Ева уснула. Ева спит крепко, без
Еву разбудила Кривулька. Слезла с дивана и снова давай лапами царапать в дверь.
— Цыц, — сорвалась Ева, — пошла, дура! Кривулька обиженно забилась в угол. И из угла за Евой следят два влажных черных глаза. Ева прислушивается. Как-то по-особенному шумит пароход — под колесами и хруст, и ворчанье, и треск. Машина стучит что есть силы, а ход медленный.
«Господи боже мой, — думает Ева, — проспала я и ничего не знаю. А пароход собирается, кажется, на мель сесть».
Ева вскочила. Приоткрыла дверь в коридор — ни звука. Вышла, захлопнула дверь каюты и закрыла на ключ. Ключ в карман положила, открыла боковую дверь и очутилась на палубе.
Ледяной ветер ударил Еве в лицо. Ева зажмурилась. А когда открыла глаза, — ахнула. Все бело, а на воде льдины. Как на Северном полюсе, пароход затирают льдины. Плывут они с шелестом, со странным шумом, сгрудились у бортов.
На палубе — ни души. Ева побежала на корму — и там ни души. Точно все с парохода ушли, одна Ева осталась. И в страхе Ева бежит бегом по палубе к носу. Ветер бьет ей в спину, срывает платок, леденит руки и ноги. На повороте ветер чуть не свалил Еву. Ева схватилась за поручни, едва удержалась на ногах.
На носу стоит человек. У самого борта стоит и смотрит вниз. Толстый, в черной шубе. Воротник поднят. Двумя руками придерживает на голове котиковую шапку.
Ева обрадовалась, что хоть один пассажир нашелся.
— Послушайте, — кричит Ева сквозь шум ветра, — откуда это льдины взялись на реке?
Толстяк оглянулся. Лицо широкое, как блин. Смотрит на Еву с удивлением.
— Вы что? — кричит в ответ. — Пассажирка?
— Да.
— Одна едете?
— Да.
— А я думал, что, кроме меня, больше нет пассажиров.
Ева подошла поближе и спросила с опаской:
— А вы где сели?
— В Перми сел.
Слава богу, в Перми — значит, чужой.
— А куда вы едете? — спросил толстяк.
— До Нижнего.
— Мне тоже до Нижнего надо. Только скажу я вам, голубушка, что до Нижнего мы с вами не доедем.
— Почему же не доедем?
— Смотрите, как льдом затирает. Пароход в затон идет, а нас высадят поблизости на берегу. Никого на пароходе не осталось, кроме нас двоих.
Ева пришла в ужас.
— Как же так? Мне к бабушке надо. Мне непременно к бабушке надо. Она больная и вызвала меня к себе.
— Эй! — кричит толстяк, перегибаясь вниз, должно быть, матросу кричит, который вышел на нижнюю палубу. — Куда нас высадят, не знаешь ли ты?