Повести
Шрифт:
— Фу, черти старые, туды же, в любовь играть надумали, — сердито ворчит Петька.
Он сердится на соседа не только за то, что тот сватается к его матери. У соседа две дочери-красавицы, Вера и Люба. Уже давненько они с Ванькой Зелениным дружат с сестрами Малышевыми. Ванька уже получил согласие от Семена, об этом с заметной завистью к младшей сестренке Любе написала в своем письме Вера. И теперь Зеленины готовятся к свадьбе.
— Везет же Ваньке… А мне, черт хромой, отказал… Не велит даже думать о женитьбе на Вере, — вслух жалуется Петька голубому морю, а оно тихо улыбается и успокаивает парня. Вспомнив про Верино письмо, он достал записную
«Добрый день, Петя!
Сейчас к нам забежал Ваня и сказал, что катер идет в Ириндакан. Вот я и тороплюсь написать тебе несколько словечек. Милый мой, ты бы только знал, как мне скучно без тебя. Тятя часто кричит на меня, если чо сделано не ладно. «В голове у тебя не работа, а Петька Стрельцов сидит. С кем хошь гуляй, но с ним не смей!» Вот таки дела, милый мой. А я плачу и плачу. Мне ишо жальче тебя, милый Петенька. Вчера тятя купил Любке одеяло. А тетка Агафья сшила ей голубое платье. Скоро у них с Ваней свадьба.
У моей подружки Вальки Хандуевой родился сын. Ейный Пронька на радостях пил три дня и хвастался, што он ладный мужик, у него вырастут целых пять сынов и будет тогдысь своя сетовая бригада — бригада Прокопия Хандуева.
Мать твоя жива и здорова, тоже ждет не дождется тебя.
Ваня торопит меня, и я кончаю письмо на этом.
Крепко, крепко целую, твоя Вера».
Белоснежные кучевые облака как-то быстро надвинулись и на время заслонили солнце. Откуда-то сбоку налетел шальной ветерок и вмиг сморщил свежее, без единой морщинки лицо моря. Сразу же повеяло холодком, стало неприветливо и хмуро. То ли от этого непрошеного студеного ветерка, то ли от грустного Вериного письма Петру стало тоскливо и знобко. Он тяжело вздохнул. Мельком пробежал глазами по сверкающему белоснежному гольцу Давырен, а затем, повернувшись вправо, посмотрел вслед убегающему в синюю даль подлеморскому берегу, где вытянулись мысы Шигнанды и Томпы, где-то еще дальше в густой синеве маячат горы над тихой бухтой Аяя.
В другой раз его бы и палкой не прогнать с палубы, с ненасытной жадностью любовался бы прекрасными видами родного Подлеморья. Он еще раз вздохнул, крепко сжал в кулаке Верино письмо и вслух обратился к морю:
— Родной ты наш, помоги нам с Верой. Вишь, как ей кисло с таким отцом… Будь добрый, ты же ведь все можешь.
Петру показалось, что море еще больше нахмурилось и стало каким-то нелюдимым, суровым. Его начало еще больше знобить, заломило в висках, и он по узенькому, похожему на чело медвежьей берлоги отверстию спустился в темный кубрик. Разыскав измятую постель Ивана, он уткнулся в пахнущую нефтью и рыбой подушку.
Далеко за полночь «Красный помор» причалил к крохотному деревянному пирсу, Иван заглушил свой «болиндер» и пошел в кубрик будить рыбаков, но Федор с Петром уже встали и молча докуривали папиросы.
— Ваня, на катере кто останется?
— Я.
— Нашу лодку не забудь… Если налетит ветер, отведи ее на якорь.
— Ладно, сделаю.
В предрассветной мгле Петр шел по родной улице. Здесь каждый камень, каждый бугорочек он облазил, где на четвереньках, где и на пузе, так что, завяжи ему глаза, и то он безошибочно пройдет по ней и свернет куда надо.
То тут, то там лежат коровы. Они тяжко пыхтят и пережевывают жвачку. Изредка тявкнет спросонья чья-нибудь собачонка и снова замолкнет. Пахнет привычными запахами летней деревенской
Петр незаметно подошел к дому Семена Малышева. У парня часто-часто забилось сердце. Совсем рядом, в этом высоком добротном доме спит его Вера. Вот она… кажется, протяни руку — и ты разбудишь свою любимую. Перед Петькой явился образ улыбающейся его чернявой — «цыганочки». В больших черных глазах через край плещется радость.
Долго стоит парень под окнами своего соседа. У него такое радостное светлое состояние, что не хочется его прерывать. Но тут выплыл ее отец. Темные цыганские глаза Семена полузакрыты кудрявым чубом. Они злобно сверкают. Семен сердито шепчет: «Не быть вашей свадьбе! Убью!»
Петьку словно обдало ведром холодной воды, и он понуро зашагал к своему дому.
Вот и его дом. В темноте он стоит настороженный и будто бы чужой. «Ворота на заложке», — подумал он и легко перелез через забор. За амбаром загремела цепь, залаяла, а затем радостно завизжала Найда.
— Узнала, моя голубушка, узнала! — ласково заговорил со своей любимицей Петька и подошел к ней.
Найда еще пуще завизжала от радости, облапила его и плотно прижалась к хозяину. Ревниво обнюхала. Успокоилась: нет запаха другой собаки. От хозяина приятно пахнет морем и тайгой, пахнет вкусной рыбой, крепким мужским потом и табаком. Радость переполнила душу собаки, и она, в порыве нежности и восторга, лизнула парня в щеку.
— Ох, Найда, до чего ты умная! Хорошая моя! Погоди, я тебя апчаном [48] угощу. — Петька достал из куля вяленого хариуса и дал его лайке, но та только лишь нюхнула и снова кинулась на грудь хозяина.
48
Апчан — вяленая на солнце рыба.
— Сдурела, девка, от апчана нос воротишь! Ишь обрадовалась… Как живете-то тут? А?
Найда в ответ повизгивает и крутит хвостом, дескать, живем ладно, дома все в порядке, а при такой-то радостной встрече разве пойдет в горло твой апчан. Ишь какой непонятливый!
— Но-но, спи, Найда, я тоже придавлю ухо.
Недовольная лайка опустила хвост и покорно проводила хозяина, молча, без жалоб.
Чтоб не разбудить мать, Петька не стал стучать. Он через потайник отодвинул щеколду и потихоньку открыл дверь. В сенях приятно пахло свежеиспеченным с анисом ржаным хлебом, богородской травой и еще чем-то бесконечно родным, привычным с раннего детства. Парень достал из кармана спички и зажег. При неярком свете он увидел у двери костыль Семена Малышева.
«Забыл, что ли?.. А может…» — Петьку обожгла недобрая догадка, и ему стало стыдно за себя, что он в отношении матери допускает такое. И чтоб не подтвердилась его нехорошая догадка, он тихо-тихо, переступая на носках, вышел на крыльцо и бесшумно закрыл за собой дверь. Крадучись, словно вор, он прошел по двору, залез по скрипучей лестнице на повети и зарылся в прошлогоднем сене.
Петька силится заснуть, но не может. Пробует считать до ста и больше, а пользы нет. Долго-долго ворочается парень в колючем сене. Наконец запел чей-то петух, потом другой, и вдруг, словно сговорясь, запели с задором, стараясь перекричать друг друга, все остальные аминдаканские петухи.