Повестка в Венецию - Нижние ноты
Шрифт:
Ее номер оказался просторным, стилизованным под старину, с огромной кроватью в центре и высокими окнами, выходящими на канал.
Юлька убрала мой рюкзак в шкаф и обернулась:
— Если надо что-то погладить, можно отдать в сервис.
В ее номере присутствовала недвусмысленная симметрия — по обеим сторонам кровати стояли одинаковые тумбочки, над которыми выгибались одинаковые бра. Конечно же, это был номер на двоих, а следовательно — наш.
Юлька поставила вазочку в центре журнального столика. Я добыл из рюкзака прикупленную
— Купил за название! — констатировала Юлька.
Я хмыкнул.
— И вазу? — подозрительно спросила она.
— Вазу я подобрал под цвет твоих глаз, — куртуазно ответствовал я. — За мерцающие в них точки. И в глазах, и в вазе. А что?
— А я думала… Просто это — авантюриновое стекло.
Мы по-очереди выпили за встречу и авантюризм. Я развалился в кресле, наконец-то вытянул ногу. Некоторое время мы с Юлькой понаблюдали мой верный армейский ботинок на фоне чистого узорчатого ковра.
— И сколько стоит такой номерок? — поинтересовался я.
— Какая разница, — отмахнулась она.
— А все-таки?
— Шит! Давай ты не будешь!
— Давай мы не будем.
Она на секунду задумалась:
— Саша, не будь занудой, ОК? Ну поделим мы как-то по другому расходы, если ты об этом.
— Фифти — фифти, — сказал я, чувствуя себя американской эмансипированной старой девой, борющейся за равноправие на первом свидании.
— Да заплатишь за ужин и все уравняется, — Юлька нагнулась и поцеловала меня. И шепнула: — Ну здравствуй, пропащий…
Прежде чем всерьез ответить на поцелуй, я еще успел обиженно подумать, что вообще-то никуда не пропадал и удивиться тому, насколько она не хотела терять время.
Из добротного отеля вываливаешься в Венецию, как в какое-то зазеркалье, где не левое стало правым, а ушла из под ног почва, сменившись водным небосводом. Песочные часы в Венеции отсыревают, и время перетекает по законам луны и воды, переливаясь по водным резeрвуарам, каналам, сосудам, чашам, оставаясь на миг зачерпнутым в горсти, а потом все равно проливаясь и возвращаясь к самому себе.
К самому себе хотел вернуться каждый из нас. Каждый, при помощи другого. А друг к другу?
В отличие от прочих канальных городов, Венеция — это камень в воде. А не вода в камне, как Питер или Амстердам. А это большая разница. Примерно, как подчинять женщину своей страсти или подчиняться ее.
Меня вели на кофепой. И даже дали право выбора. Между первым в Италии кафе «Флориан» и любимым кафе лорда Байрона «Куадри». Небогатый выбор для богатых людей. Из солидарности с хромающими романтиками всех времен и народов я должен бы проковылять в «Куадри».
— Здесь мы только выпьем кофе, — предупредили меня.
— Я бы выпил чего-нибудь покрепче.
И закусил бы, между прочим.
— Здесь не стоит. Ты не настолько богат. В другом месте, ага?
— Я настолько богат, чтобы выпить кофе в менее славном
— Но это уже пьяцетта. Ты не сможешь рассказывать, что пил кофе на Сан-Марко, в аркадах Прокурации. Неужели тебя это не пугает?
— Ничего, там тоже историческое место. Там кормили сеном хромую лошадь лорда Байрона, пока он пил кофе.
Мы щурились в морскую даль, словно нас обоих вдруг поразила близорукость. Чувство нереальности росло с каждым глотком какого-то крепкого ведьминого зелья.
— Почему, кстати, ты так уж была уверена, что я приеду?
— Что значит «так уж»? Я и не была.
— Тогда почему не дала обратный адрес? Телефон? Мыло?
— Мыло?
— Ну, е-мейл. Почему?
— А зачем? Я в любом случае сюда приезжала. Так, на вэкейшен.
Она улыбалась, как дикторша и смотрела мне в глаза так, словно в них была бегущая строка. Но двухместный номер? А она ответит, что в любом случае не собиралась быть одна. В любом случае.
Между сушей и морем стояли за мольбертами художники в рыбацких сапогах. Спешили выловить из влажной атмосферы пейзажики, чтобы успеть продать после отлива, до темноты. Издали казалось, что от кисточек в воду тянется леска.
— Ты живешь один? — со всей возможной нейтральностью спросила она.
— Нет, — ч-черт, слишком поспешно ответил. И постарался неторопливо уже прояснить: — С хаверой. С подругой. То есть, с герлфрендой по имени Ора. Три года.
Она отвернулась от моря ко мне, улыбнулась как-то даже чуть снисходительно:
— Ора. Забавное имя. Чего не женитесь?
— А зачем? Детей заводить не собираемся. А так — зачем? Удобнее без этого.
Вышло, что оправдываюсь. Замолчал. Закурил и вопросительно посмотрел на нее.
— У меня тоже. Детей то есть нету.
Она улыбалась.
— Отчего такой нестандарт?
— Ого! — сказала Юлька. — Ого! Левантийская непосредственность или русская бесцеремонность?
— Еврейское любопытство, — мне уже самому стало неловко — какое, собственно, мое собачье право?
Кажется, я все-таки заставил ее изменить свои планы. Вернее, это сделала моя левая нога.
— А, — сказала Юлька не без сожаления, — все равно собор красивее снаружи, чем внутри. Поехали кататься на vaporetto. По каналу Гранде.
Водный трамвайчик причалил к остановке очень скоро. Я только и успел зацепиться за рекламную фразу SHIPS, THAT PASS IN THE NIGHT и после нескольких вариантов перевода, стал повторять ее про себя, как мантру.
Напротив нас сидела юная японка с округлившимися от красоты глазами. А навстречу плыли гондолы, причем добрая половина была набита ее сородичами в смешных шапках. Там было весело, как на сельской свадьбе — наяривали на гармошке и пели итальянские песни на японском языке. У гондольеров были невозмутимые лица таксистов.