Повод для знакомства
Шрифт:
– Екатерина Николаевна, вы у себя? – раздался за дверью голос Георгия Марковича, виолончелиста, и Катя от испуга чуть не вывалилась из окна.
Георгий Маркович вряд ли был старше ее, но выглядел совершеннейшим старикашкой. Характер он имел бабский, читай – вредный и подлый. Может быть, потому, что был одинок и жил с мамой, а может быть, уродился таким. У Кати ведь такая же ситуация, но она-то не обабилась!
Сначала она думала, что под неказистой оболочкой и некрасивыми поступками скрывается тонкая и ранимая душа, но после нескольких лет
– Екатерина Николаевна, откройте, – не отступал Георгий Маркович.
– Я не могу открыть. – Катя выкинула недокуренную сигарету в окно и стала лихорадочно размахивать руками, разгоняя дым.
– Что случилось?
– Я промочила ноги! Переодеваю колготки! – рявкнула она, даже сквозь дверь чувствуя, как краснеет целомудренный виолончелист. Подобные интимности были ему глубоко чужды, как, впрочем, и другим преподавателям мужского пола. Недаром мама, побывав в ее училище, презрительно сказала: «Область стерильного выселения вида».
– Зайдите к директору, – пискнул Георгий Маркович и удалился.
Катя еще немного помахала руками, закрыла окно и отправилась на ковер.
Ян Александрович Колдунов, полковник медицинской службы в отставке, доктор наук, начальник третьего хирургического отделения, боролся со стихией. Раковина в перевязочной страшно рычала и извергала потоки мутной воды. Неискушенный в сантехнических работах, Ян Александрович скакал вокруг новоявленного фонтана на пару с перевязочной сестрой Клавдией Ивановной, собирая воду тряпками и отжимая ее в таз.
– Долго мы с тобой без подкрепления не продержимся, – резюмировала Клавдия Ивановна, дама восьмидесяти пяти лет от роду, – диагноз-то хоть поставлен?
– Засор по стояку, мать его ети!
– А! – сказала Клавдия Ивановна, будто Колдунов снял камень с ее души, и нагнулась подтирать очередную лужу.
Ян Александрович мрачно думал, что конца этому веселому занятию не предвидится. Клавдия Ивановна еще не знала всей правды: заместитель главного врача по АХЧ отказался бесплатно направить в отделение сантехников.
– Ну как? Клавдия Ивановна, давайте тряпку, – вошла старшая медсестра Вера. Она весила чуть ли не сто килограммов, носила короткую кудрявую стрижку и всем своим обликом напоминала гигантского младенца. За вечно торчащие дыбом волосы Веру называли Ананас, и она охотно отзывалась. – Ян Александрович, так когда сантехники придут?
Вера взяла у старушки тряпку и с удивительной для ее комплекции легкостью стала собирать воду. Халат сзади натянулся и угрожающе затрещал.
– Ладно, я покурю пока, – сказала Клавдия Ивановна и вышла.
– Ну что, Ян, помощь близка?
– Не мечтай! Знаешь, что сказала эта пьянь хозяйственная? Делиться, говорит, надо! Вы, говорит, товарищ Колдунов, бабки гребете с пациентов, вот и давайте! Пятьсот рублей, и засора как не бывало.
– Вот подлюка! – От возмущения Вера бросила тряпку Колдунову под ноги, и его окатило небольшой грязной волной. – Ох, извини!
– Ничего. А ведь дашь им денег, Ананас, совсем сядут на шею. Они и так сбрендили! Будто уже в Штатах живем. Полный отрыв от реальности. Где я им эти деньги возьму? Верушка, а может, спиртом их приманить? Есть у тебя?
– Есть, конечно, но те водопроводчики, которые за спирт ходят, такого тебе натворят, что, глядя на их работу, ты сам у меня спирта запросишь.
– Тоже выход! Сейчас вмажем на троих, и пусть тут все заливает к свиньям!
– Увы, Ян, под нами хорошие люди.
– Да уж, нейрохирургам и без нас несладко живется. Вот если бы под нами администрация была… Я бы краник посильнее отвернул и домой пошел!
– Ладно, попробую еще разок воззвать к светлым чувствам нашего АХЧ.
Вера стала звонить по местному телефону, а Ян с удвоенной энергией принялся собирать постоянно прибывающую воду.
– Девок хоть пригони, пусть помогут, – буркнул он, осознав, что вероломные женщины оставили его одного сдерживать натиск стихии.
– А на посту кто будет работать, Пушкин? – огрызнулась Вера, уже накрутившая себя для разговора с АХЧ. – Але, Валера! – внезапно гаркнула она, перекрыв шум, издаваемый раковиной. – Ты чего выеживаешься? Как это – не пришлешь? Да ты вообще соображаешь? У тебя больница на куски разваливается, а ты ходишь руки в брюки, шланг в карман! Откуда я тебе деньги возьму, я их не печатаю! Мы полгода без премий. Валера, не борзей! Что ты сказал? Что?! Что?! Ах ты, подлюка! Нет, ты послушай!
Но АХЧ, видимо, не послушал, потому что Вера положила трубку с самым растерянным видом. Сейчас она напоминала младенца, у которого не только отобрали любимую погремушку, но еще и хорошенько наподдали по попке.
– Слушай, Ян, я, кажется, все испортила. Пар ушел в гудок. Он сказал, что наше отделение убыточное, никакой пользы больнице не приносит, так что, если мы тут все в сточных водах захлебнемся, никто плакать не станет. Больше никогда нам ни одного наряда не выпишет.
– А то раньше выписывал! – Это вернулась Клавдия Ивановна, благоухающая «Беломором». – Не переживайте, дети мои, что-нибудь придумаем. Вроде бы сантехники трубы под напором воздуха продувают. Может быть, нам взять баллон с кислородом из операционной…
– Бросить его под раковину, открыть вентиль и зажечь спичку! То-то Валере будет радости, когда он завтра полбольницы недосчитается. Ему хлопот меньше.
– Нужно обзвонить все отделения над нами, чтобы они пока перевязочными своими не пользовались. Впрочем, вечер уже, и так все закрывают.
– В этот стояк еще палаты врезаны. Больных же без воды не оставишь.
– Унитазы, я надеюсь, к другой трубе подключены? – холодея, спросил Колдунов.
– Да вроде бы…
– Не слышу уверенности в голосе…