Поводырь крокодила
Шрифт:
– Ну чего вы смеетесь? – сказал приезжий. – Хохот – это освобождение от авторитета чьей-то глупости. Значит, надо быть уверенным, что ты сам умник. Обрадовались… смеетесь над Семиной… Смотрите, что с девкой сделали.
Все оглянулись на буфет. А там у стойки, забившись в угол, стояла официантка Семина. Она стояла вытянувшись, прикусив губу. Глаза у нее были закрыты, а опущенные руки сжаты в кулаки.
– Какой-то памятник, а не официантка, – сказал приезжий. – Обрадовались… Решили, что она услышала от меня об этой идее и выдала
– Напрасно вы это, – сказал один из трех. – Истина дороже всего. Если бы вы знали, чего все ждут, как здесь важна точность, вы бы не стали…
– А разве я сказал, что это моя версия, моя?
– Нет, не говорили… – нерешительно промямлил третий.
– Так что же вы судилище устраиваете? Я это от нее услышал! Понятно? Я услышал от нее! Она мне рассказала, поэтому мне и приснилось.
В полной тишине он пошел прочь.
Все слушали, как он топает вниз по лестнице.
– Мы, кажется, потеряли нужного человека, – сказал первый с портфелем. – Товарищ Семина, извините.
– Товарищ Семина, извините нас, – второй с портфелем поднялся и оглядел кафе. – Надо кого-то послать за ним и попытаться удержать…
И тут словно какой-то вихрь промчался по площадке. Так быстро пробежала Семина.
…А потом он шел по дороге, н она плелась за ним.
– Ну что тебе надо? – спросил приезжий.
– Ничего. Опять бредут.
– А что ты плетешься? – спросил приезжий.
– Ничего.
Шествие продолжается.
– Я не хочу, чтобы вы уходили, – сказала официантка Семина.
– Ну мало ли чего ты не хочешь, – сказал приезжий.
Они дошли до перекрестка.
– Ты неискреннее, лживое существо, – сказал он. – Я таких не люблю.
– А каких вы любите? – спросила она.
– Совсем не таких.
– А каких?
– Других.
– А каких других?
– Вот это уж тебя не касается.
– Вы любите таких, как Валентина Николаевна? Он ничего не ответил.
– Это вы – неискреннее, лживое существо, – сказала она. – Зачем вы соврали, что слышали эту историю от меня?
– А разве не так было?
– Вы соврали. Ни о чем я вам не рассказывала!
– Но ты же на самом деле всю эту историю придумала сама, так?
– Нет! – закричала она.
– Да!
– Ну и что? – сказала она. – Начиталась фантастики и придумала.
– Ну вот… – сказал он. – Теперь можно возвращаться. Значит, действительно скоро начнется.
Когда он вернулся, его ожидали сотрудники лаборатории и ученый.
– Нам кажется, вы тот человек, который нам нужен, – сказали сотрудники.
– А вот я еще не понял… вы-то сами те люди, которых я ищу? – ответил приезжий.
ЧТО ДОЖДЬ И ВЕТЕР? ЭТО ЧЕПУХА!
Туман, туман, туман.
Кончилась пьеса. Толпа вываливает из театра «Глобус».
Пьяный граф Ретланд сказал:
– Он всегда
– И это вас радует, сэр? – спросил Вильям.
– Ты бесстыдник… Разве можно так спрашивать? И кого? Графа Ретланда?… Да. Можно… Отвечу… Меня это радует…
Когда я пьян, я не замечаю, как моя жена старается сделать из меня умника. Какая логика! А? Вы не находите? – Нервничаешь, – сказал рыжебородый граф Эссекс и оглянулся на женщину в маске.
Она все время стояла молча. Но все понимали: многое говорилось ради нее. Распускались павлиньи перья в ее присутствии. Она никогда этого не добивалась. Но тут уж ничего не поделаешь.
– Ты тоже прав, Эссекс, – сказал пьяный. – Вы все правы… Я потрачу вторую половину жизни, чтобы изучить ошибки первой половины.
– Если так пить, можно не прожить вторую половину, – сказал Вильям.
Волосы у него были жидкие и бесцветные, и он сильно проигрывал рядом с этими ребятами.
– …Умники – слабость моей жены, – сказал Ретланд.
– Пора уходить, господа, – сказал Эссекс и повел Ретланда к выходу.
Все последовали за ним, кроме женщины в маске, которая дожидалась, пока стихнут шаги на деревянной галерее.
– Вильям… Вильям, – сказала она, кинулась к Шекспиру и схватила его за плечи. – Я не смею хвалить тебя, не смею заступиться, если тебя ругают… и так всю жизнь… и перемена невозможна. Вилли, что мне делать?! Ретланд пьет… Вся Англия пьяна… Как будто бы разлучена с любимым… Свободы нет на этом свете…
Вильям обнял ее и сказал:
– Ты моя песня…
И тогда сказала женщина:
– Прощай, Вильям… Я должна уйти… И она ушла, простучав каблуками по доскам галереи, окружавшей партер, и Шекспир глядел ей вслед.
И тогда вошел в дверь человек в темном одеянии и сказал скрипуче:
– Эй, потрясатель сцены! Куда ты забрался! Бегаешь от меня?
Шекспир поглядел вниз на одутловатое лицо.
– Как поживают ваши ученые пьесы, сэр? – спросил он.
– Нет… Теперь ты от меня никуда не денешься, – сказал одутловатый, ликуя. – В твоих пьесах я такое нашел, что над тобой будут смеяться даже ослы.
– Мне не привыкать, – вежливо сказал Шекспир.
Он вообще был очень вежливый и тихий человек, но почему-то каждое его слово производило впечатление неожиданное. Иногда он объяснял, что он имел в виду, потому что имел в виду он всегда что-нибудь самое простое, но это ему не помогало. Так как каждый вкладывал в его слова свой смысл. Вот какая у него была особенность. И поэтому его всегда любили или ненавидели по недоразумению. Но тут уж ничего не поделаешь.