Поворотный день
Шрифт:
И когда принесли дрова, затопили печь, уютно расселись вокруг массивного стола, тумбы которого украшали резные львиные головы, Кацнельсон взял свой стакан и ушел в соседнюю комнату.
Прихлебывая подслащенный сахарином кипяток, журналист торопливо писал первую статью в первый номер газеты «Борьба». Кое-какие материалы он приготовил в походной редакции еще вчера. Он достал их из полевой сумки, быстро пробежал глазами и отложил в сторону. «Эти статьи помогут мне выпустить газету к параду красных войск», — с удовольствием подумал Арон. Он решил отпечатать их на машинке.
Торопливо прошел
Тогда Арон стал вспоминать, кто из наборщиков и печатников прежде называл ему свои адреса. Первым он вспомнил худощавого Николая Гуляева. Этот жизнерадостный молодой человек не раз ночевал вместе с ним в типографии в горячие дни и ночи осени 1918 года. Николай делал все: набирал, верстал, приправлял полосы в машине и печатал их. И жил он совсем близко, где-то около типографии.
Арон вышел во двор. Прислушался. Выстрелы катились от кафедрального собора к набережной.
Вдруг во двор типографии вбежал командир с наганом в руке и начал ругать Арона за то, что он зажигает свет в доме, а окна ее занавешивает. Не успел командир доругать журналиста, как над ними, безжалостно вдавив их в ошметки замороженной грязи, завыл снаряд. Они лежали, сжавшись в комок, готовые ко всему. Но на их счастье снаряд разорвался за забором. Арон крикнул, чтобы потушили свет.
— Так ты не один? — обрадованно спросил командир. И, узнав, что тут делает Кацнельсон с десятком бойцов, приказал: — Шесть человек я у тебя забираю, а то мне очень туго. Тебе приказали газету выпустить, а мне — беляков не пустить на эту улицу.
Кацнельсон прислушался к близким выстрелам и не стал спорить Отпустив шестерых, он позвал с собой одного, и они побежали в сторону трамвайного кольца. Правее их, на соседней улице, шел ожесточенный бой. В тесном переулке, возле низкого домика, в котором прежде жил его знакомый, остановились.
На нервный стук Арона никто не открывал. И только когда солдат ударил в дверь прикладом, в коридоре раздались шаги и чей-то недовольный голос спросил, что нужно таким поздним гостям. Журналист терпеливо объяснил, кто ему нужен. Там помолчали, подумали, потом позвали Николая. Тот распахнул дверь и радостно пожал руку Арона. И тут же попросил Кацнельсона возвратиться в редакцию, а сам с бойцом побежал к соседнему дому, где жил его знакомый печатник Яша Случаев.
По дороге в редакцию Арон встретил двух бойцов, шедших в госпиталь, расположенный в бывшей гимназии. Раненые рассказали журналисту, что белые потеснили наших к рынку, но через несколько минут снова откатились к вокзалу и что около театра какой-то гражданин в шубе уже вывесил красный флаг и фанерный щит с надписью: «Городской революционный комитет». Арон записал фамилии бойцов, их короткие рассказы о том, как они освобождали Царицын, и побежал к театру. Он надеялся встретить там того человека
И чутье газетчика не подвело. В пустом кабинете директора театра сидел пожилой человек и, не обращая внимания на доносящиеся выстрелы и взрывы, что-то быстро писал. Когда Арон вошел, человек отклонился на мгновение от света лампы и молча указал на стул: подождите. Но Кацнельсон объяснил, кто он и что ему нужно. Человек поднялся из-за стола, заулыбался и крепко пожал тонкую ладонь газетчика.
— Я как раз сочиняю обращение Совдепа «К гражданам Царицына», — сказал человек в шубе. — Давай помогай, брат. У вас, борзописцев, это споро получается.
Когда Арон вернулся в типографию, там уже собрались все наборщики, которых разыскал и привел Гуляев.
Он поднялся на второй этаж и еще больше обрадовался, увидев в самой просторной комнате информационного отдела несколько литсотрудников «Борьбы» и армейской газеты «Солдат революции» Они радостно обнялись. Коротко рассказали, как добрались с наступающими до города, гордились блокнотами, листочки которых были заполнены свежайшими фактами, заметками, набросками, удачной фразой, заголовками…
Все складывалось как нельзя лучше. Теперь не только у него, но вообще ни у кого не было сомнения, что приказ политотдела армии будет выполнен, первый номер газеты выйдет в срок.
И в это самое время где-то возле Волги, кварталах в двух от типографии, раздался оглушительной силы взрыв, небо на секунду озарилось точно молниевой вспышкой, и тут же во всем доме, на всех улицах наступила кромешная тьма. Очевидно, белые, почуяв, что город им не удастся отстоять, взорвали электростанцию. Неожиданный и самый коварный удар. Но он не сломил упорства и горячего желания военкоров и полиграфистов не ударить в грязь лицом.
— Ничего, не впервой работать при керосиновых лампах или свечах, — успокоили они молодого редактора.
— А машины?
— Покрутим. Руки, слава богу, есть! И пар найдется.
Весь остаток ночи он не вставал из-за стола: писал статьи, информации, репортажи, вычитывал обращение ревкома… И когда в окнах забрезжил на редкость солнечный рассвет, ему принесли из типографии на подпись последнюю страницу «Борьбы». Все столпились в кабинете редактора, окружили стол, наседали на спинки кресел и стульев. Затаив дыхание, следили, как на углу нестандартного листа Арон словно на денежном знаке выводит «В печать» и ставит свою подпись.
По главным улицам к площади, твердо держа на плече оружие, равняясь на красные знамена, чеканя шаг, шли части Десятой и Одиннадцатой армий. Их встречали первые немногочисленные группы жителей освобожденного Царицына. Мальчишки бежали вдоль шагающих рот и полков, вдоль тротуаров и, размахивая белыми листами, кричали так громко, словно не было у них полугодового перерыва: «Есть первый номер «Борьбы»! Читайте свежую «Борьбу»! Самая лучшая газета «Борьба»!»
Но ни молодой журналист, ни его товарищи не слышали этих криков, звонкой меди маршей, чеканного шага победителей: подложив под голову стопку бумаги, газетную подшивку, вещмешок, скатку, накрывшись шинелями, кожанками, полушубками, они крепко спали.