Поворотный круг
Шрифт:
Анатолий пришел в отчаяние. Неужели все пропало? Майор не доберется до линии фронта, не перейдет к своим, попадет в лапы фашистов… Суетятся полицаи, берут из толпы по одному, по двое и ведут в комендатуру. Там каждого записывают и допрашивают. Допрашивают просто так, для порядка, ибо судьба всех этих людей предрешена. Не расстреляли бы еще!
Сначала повели на допрос майора, потом Анатолия.
Переводчик щурил уставшие глаза, машинально бросал вопросы:
— Фамилия?.. Имя?.. Комсомолец?..
Вопросов было около
Анатолий вдруг опомнился, понял, что и его уже занесли в список и впереди — неизвестность. Начал объяснять, что он, мол, случайно зашел во двор и потому ни в чем не виноват. Неужели даже днем запрещено ходить по улице? Неужели новый порядок запрещает ходить к своим школьным товарищам?..
Переводчик все же поборол усталость, растолковал немцу, что перед ним стоит ученик, но тот отрицательно покачал головой:
— Weg! [19]
Анатолия вытолкнули во двор. Здесь уже были майор Залета и человек двадцать задержанных.
День выдался пасмурный, дул порывистый холодный ветер. Часовые курили немецкие сигары, что-то весело рассказывали, не обращая внимания на задержанных. Воспользовавшись этим, майор Залета подошел к насупившемуся парню и тихо сказал:
— Кто-то среди ваших ребят или слишком болтлив, или просто предатель… Имейте это в виду.
— Но кто? Кто? — развел руками Анатолий.
19
Прочь! (нем.)
Им не дали поговорить — во двор вышел немецкий офицер, отдал команду. Отворились ворота, всех вывели на улицу, построили по двое и погнали через город.
«Куда нас ведут?» — беспокоился Анатолий.
Рядом шел с обнаженной грудью плечистый юноша в матросском бушлате. Моряк. И откуда он взялся здесь, в сухопутных краях? Анатолий шепотом спросил:
— Не знаете, куда нас ведут?
— Дорога у них одна — в лагерь для военнопленных. Не так далеко — в Хорол. Я там буду второй раз…
На улице люди останавливались, смотрели на колонну, женщины вытирали уголками платков глаза, дети старались передать махорку или подбросить кусок хлеба.
«Ну вот, — думал Анатолий, — теперь и я пленный, как и те, для которых вместе с ребятами раскладывал по дороге яблоки и огурцы, катил с пригорка тыквы… И никто теперь не скажет матери, куда девался, никто не махнет рукой на прощание…»
И ему стало жаль себя… Вот бросят за проволоку, там он и погибнет. Не успел ни разу выстрелить во врага, не сходил в атаку, не завоевал права называться бойцом… Какая бессмыслица! Нет, мириться нельзя. Надо хорошо осмотреться, приглядеться к страже и, как только стемнеет, сразу скрыться в бурьяне…
На
— Передай матери, я в Хороле, в лагере!.. — крикнул ей Анатолий и сразу почувствовал, как что-то горячо обожгло спину.
Оглянулся. Скуластый полицай заносил нагайку над головой другого пленного.
— Подтянись! Разговаривать запрещено, за нарушение приказа — расстрел!
Сбили строй в кучу, не отходили ни на шаг — боялись потерять хоть одного пленного.
Только к вечеру их пригнали к воротам лагеря. Часовые с голубыми повязками на рукавах принимали прибывших. Впереди всех стоял одутловатый немец и держал в руке банку с краской и малярную кисть. Он внимательно осматривал каждого и ставил клеймо на спине. Анатолий видел, как вытаращил гитлеровец глаза на моряка и, мазанув его краской по спине, крикнул:
— Большевик! Матрос!..
Анатолий пробрался к майору и, взяв его за руку, сказал:
— Здесь и затеряться легко, а с вами мне будет веселее.
Майор горько улыбнулся:
— Да уж всем будет весело, по всему видать!..
Лагерь расположился на кирпичном заводе. Большинство пленных находилось в глубокой огромной яме, откуда раньше брали глину для завода. Остальные — в приземистых островерхих сараях, где сушили кирпич. Вся территория была огорожена высокой стеной из колючей проволоки, через каждые сто метров стояли вышки, на которых с автоматами и пулеметами находились охранники.
Группу, где были Анатолий и майор, загнали в яму.
Вокруг, насколько было видно, лежали или просто сидели на холодной земле люди. В серой вечерней мгле, в густых зловонных испарениях кое-где вспыхивали цигарки.
Майор вывернул карманы, натряс немного махорочной трухи и тоже закурил. Уселись спинами друг к другу, чтоб было теплее, и так молча просидели до утра: не могли уснуть. Кто-то из пленных громко стонал, посылал кому-то проклятья, кто-то во сне подавал команды, кто-то звал мать…
И только к утру Анатолий все-таки вздремнул. Проснулся от взрыва.
Неподалеку от того места, где сидели они с майором, разорвалась граната. Когда рассеялся дым, все узнали, что ночью умер красноармеец-узбек; вокруг него, соблюдая обычай, уселись земляки и принялись его оплакивать. Гитлеровец с вышки бросил в толпу гранату.
Анатолий огляделся по сторонам. Отовсюду на него смотрели безучастными глазами люди в натянутых на уши пилотках. Одни — отечные, неестественно располневшие, другие — худые и сгорбленные. Люди медленно умирали от голода…